Старая роща
Шрифт:
Нашими войсками было создано кольцо окружения. Но из-за недостатка сил не везде оно было плотным. На одном таком разреженном участке и находилась сводная группа старшего лейтенанта Садовникова.
В его подчинении было несколько бэтээров и бээмпэшек, в экипажах которых было оставлено по два-три человека. Моджахеды провели на их участке разведку боем и, видимо, решили, что здесь у них есть возможность прорваться.
Подготовившись, советские бойцы пошли на позиции двумя группами. Около часа продолжался отчаянный бой. Наши войска поддержала авиация, и «духи» стали отходить. У них были немалые потери.
Группа Садовникова получила приказ: при поддержке двух бэтээров
Вот тогда и пошли на них всеми силами моджахеды. Это был их точный психологический расчет: пережив пьянящее чувство победы, а потом вдруг угодив в ловушку и понеся значительные потери, «неверные» будут в растерянности и не окажут сильного сопротивления.
Надо было вызывать подмогу, хотя это им запрещалось. Садовников нутром чуял – здесь одно из главных направлений прорыва моджахедов, против них не устоять. Выпускать их из кольца нельзя. Потом ему вручат награду, дадут звездочку на погоны за этот бой, а тогда начальство грозилось отдать его под трибунал.
Был адский бой. «Сушки» подошли через полчаса. Ракетные удары с самолетов остудили пыл моджахедов, заставили залечь, притаиться в горных расщелинах, что позволило группе Садовникова удержать позиции до высадки резервного десанта.
…Садовникову трудно давались рассказы о войне. Игорь видел, как нервно играли его желваки, в глазах появлялся бешеный блеск, а полудетская, доверчивая улыбка превращалась в злой оскал. Резче очерчивались глубокие складки на лбу и вокруг рта. Но капитан понимал: надо делиться опытом с этими еще не обстрелянными мальчишками, которым завтра предстоит переправляться через Амударью в горячие Афганские горы. Может, что-то усвоят.
Игорь не мог оторвать взгляда от лица Садовникова. Когда тот увлекался рассказом, уходил в воспоминания о боях, на его смуглом лице появлялось что-то отталкивающее – как у человека, заглянувшего в ад, – и одновременно притягивающее. Оно выражало отчаянную решимость, презрение к опасности, в нем виделось ощущение полной внутренней свободы.
Игорю безотчетно хотелось стать таким же. И они – будущие вояки – станут. Даже тот сентиментальный мальчик из комфортной столицы с томиком Лермонтова. Что заставляет его рваться туда, в огонь войны? Да, это не ограниченные действия по защите завоеваний Апрельской революции. Это война.
С Толиком они познакомились ближе на привале после тренировочного марш-броска с полной выкладкой. После команды «оправиться» они стали перематывать портянки, и Игорь увидел истертые до крови ноги сослуживца.
– Давай научу, – предложил Игорь. – Стягивай туже и хорошо концы замотай.
– Не понимаю, почему нельзя обыкновенные носки разрешить? А эти кирзушки? Неужели и в горах в них будем лазить?
– А ты мечтал пройтись в импортных кроссовках?
– Почему нет? Капитан говорил, что «афганцы» стараются раздобыть их – легко и удобно.
Они разговорились.
– Толик Васин, – представился москвич. – Это «Толик» от меня с детского сада не отцепится. Вид у меня мальчишеский, да? Учительница литературы однажды сказала, что я ей Лермонтова напоминаю. После этого я и увлекся им.
– Мне больше нравится Высоцкий. Комплексы погнали тебя в армию? Наверняка ты мог избежать ее.
– Вполне. Тепличные условия. Родители оберегали от малейших неприятностей и трудностей. Отец – профессор филологии, мать – преподаватель английского в институте. Золотая медаль в школе и поступление в вуз были гарантированы. Ну и дальше: аспирантура, научная работа, защита диссертации – мечта предков. Все расписано на сто лет вперед. А я взбрыкнул. Наверно, в деда пошел. Он на войне во фронтовой разведке служил, а потом до пенсии работал в милиции в уголовном розыске.
Вот бабушка у меня по линии своего отца аристократка. Пять европейских языков знала. С дедом моим они интересно познакомились. Вскоре после войны, когда бабка еще незамужней девушкой была, квартиру их ограбили. У матери ее инфаркт случился. Пропали все семейные реликвии. А они в семье с восемнадцатого века хранились. Мать умерла в больнице. Отец погиб на войне. Так случилось, что среди оперативников, расследовавших кражу, оказался мой будущий дед. Самое ценное, что было в квартире, – шкатулка с фамильными украшениями. И дело было не в ценности, а в памяти. Ту шкатулку дед случайно обнаружил у торговца на рынке. Ухватились за цепочку, вышли на похитителей. Дело было раскрыто, и после суда дед принес бабке семейные реликвии. Он был очарован изысканными манерами, красотой, интеллигентностью девушки. Она после такого поступка боготворила его, и когда на следующий день он вновь заявился и предложил руку и сердце, сразу согласилась. Возможно, и приняла предложение от одиночества и тоски, но прожили они долгую жизнь в мире и согласии. Даже повышенного тона друг к другу не допускали, хотя служба у дедушки была не из спокойных. Бабка и в старости женственно выглядела. От нее, наверно, я унаследовал гены моложавого облика.
Пытался я учиться на филологическом, вроде есть склонность к научной работе. Но представил, что всю жизнь в пыльных, душных библиотеках и архивах просижу, – и тоска охватила невероятная. Хотелось свободы, опасности, риска. Где их в столице взять? Жизнь какая-то не настоящая. Когда узнал о вводе войск в Афганистан, подумал сразу же: «Вот бы попасть туда, испытать себя». От этой мысли не мог избавиться. Даже язык пушту стал изучать, у меня способности к языкам от родителей. Спортом стал всерьез заниматься – посещал подпольную секцию по дзюдо. К военкому на прием несколько раз ходил, убеждал снять отсрочку и помочь попасть «туда». Он на меня сначала смотрел, как на сумасшедшего, а потом, когда я ему о дедушке своем рассказал, понял, что мое желание серьезное и искреннее. «Ладно, – говорит, – помогу тебе. В Узбекистан ты попадешь, а дальше – как сложится…»