Старинная шкатулка
Шрифт:
Какие там к черту права!
Теперь она понимает, что Чесноков в любом случае не променял бы на нее свою яловую Марьюшку. И это злило Нату. Хотя сейчас она ни с кем сочетаться браком не стала бы. Уж теперь — дудки! Воля!.. Волюшка!..
Деньжонки Ната тянула еще с одного пехотного капитана, заявляя последнему, что Эдик от него. Конечно, не всегда скажешь, от кого ребенок. Дело такое… Но тут она знала твердо: Эдик от Романа. А лопоухому капитану втемяшивала:
Мужчинам она говорит, что ей только-только минуло двадцать два годка. Эх, где вы мои двадцать два?.. Не соврешь — не проживешь. Куда с прямотой-то? Прямо-то тока сороки летают. Орлову и Чеснокову не говорит. Те не поверят. «Молода я, молода, девица красивая…» Откуда эти стихи? Уж не поэтессой ли стала наша Ната? А что, долго ли? «Жизнь зовет!..»
Весной капитан вдруг исчез куда-то. Как сквозь землю провалился. И не найдешь ведь, где-нибудь в секретном окопе сидит, в перископ поглядывает.
Ничего! Не один же он капитан. Армия у нас большая.
Дунаев все же нашел в Кузнечкиной кое-что и светленькое, когда встретился с ней в ее уютной однокомнатной квартирке.
«А она чистоплотна, — подумал он. — Значит, не конченная пьяница. Ковер дорогой. Кресла мягкие. Телевизор. Не дурно живет, черт возьми! И, главное, квартира со всеми удобствами. Не то, что у меня, грешника».
Женщина вопросительно, с некоторой настороженностью глядела на него.
Степан представился ей.
— Мне хотелось бы с вами поговорить.
— О чем поговорить?
— Уделите мне, пожалуйста, минут пять.
— Ну, хорошо. Раздевайтесь.
«А она деловита».
— Только я тороплюся, — соврала Ната. — Мне некогда.
«Тихий, деликатненький, — с некоторой иронией подумала она. — Сразу видно — слабак. За каким чертом он приперся?»
Степан включил магнитофон.
— Скажите, пожалуйста, Наталья Федоровна, почему вы не работаете? Ведь вы еще молодая и здоровая.
— А вы что, проверяли мое здоровье?
— Ну, не инвалид же вы, — как мог, мягко проговорил он.
— Да, уж и не шибко здоровая. В поликлинику давно дорожку протоптала. А не работаю временно. А вам-то, собственно, какое дело до всего этого?
Говорит грубовато. С явным вызовом.
«Накрашена, как кукла на плохой фабрике детских игрушек. Отмыть бы всю краску, помаду и пудру и посмотреть, какой она будет. Была бы, пожалуй, красивой, если бы не дурные манеры. По-мужичьи размахивает руками. Пошлые ужимки. По-сибирски крепкая. И рожать может так… между двумя танцами».
Он отметил про себя, что в квартире все разноцветно, пестро.
—
Последнюю фразу он неожиданно для себя произнес весело, игриво. И это было ошибкой. Кузнечкина ответила с глупо уверенной улыбкой:
— А у меня все хорошее.
«Как кокетливо она поводит плечиками. И головой… Изображает элегантную».
Дунаев был всегда любезен, улыбчиво разговорчив со всеми, и незнакомые женщины ошибочно думали о нем, что он ловелас.
— Наталья Федоровна, а у вас есть дети?
— Нету.
Она заметно насторожилась. Глядит на микрофон. Но Степан чувствует: ее тревожит не магнитофонная запись.
— А сын, который в детдоме?
— Какой сын?
«До чего же натурально удивляется. Опять плечиками повела. Но уже как-то по-другому повела. И глядит совсем невинно».
— Михаил.
Помолчала секунду, две, как бы вспоминая. И торопливо проговорила:
— А! Это племянник.
— Говорят, что он все же ваш сын.
— Племянник!
— А что вы скажете о своем сыне Эдике, который в доме ребенка? — уже более сухо спросил Степан, несколько обескураженный ее упорным враньем. Она нахмурилась, сразу постарев лет на десять.
— Эдик больной. У него с головой не в порядке. И его можно держать тока под наблюдением врачей. Когда он выздоровеет, я возьму его обратно. А кто вам сказал об Эдике?
— Я ясновидящий.
Хотел пошутить. И улыбнулся. Но улыбка получилась натянутой.
Верхняя губа у Кузнечкиной странно напряглась, лицо стало сонным и отчужденным.
— В доме ребенка не имели права называть мою фамилью.
— Они вашу фамилию не называли.
— А кто назвал? — строго спросила она.
— Это служебная тайна, — уже с некоторой показной иронией проговорил Дунаев.
Но она не почувствовала иронии. В упор глядела на него. Во взгляде женщины был вопрос: «Что ты хочешь? Какого черта тебе надо?» — «Что надо, то и делаю». — «А вот я тебя счас выдворю, сволота такая!» — «А я, милочка моя, главное уже сделал. И спокойно уйду».
Сегодня после обеда он с репортерской стремительностью начал выяснять, кто же мама у малыша Эдика. Позвонил в проектный институт. И ему повезло. Кадровичка с веселой интимностью сообщила ему:
— А, это Кузнечкина! Женщина всем у нас в институте известная. Один сын у нее в доме ребенка. А другой, который постарше, в детдоме. Она копировщицей у нас работала. Это хорошая профессия. И поначалу неплохо вроде бы работала. А потом начались опоздания, прогулы и всякие другие нарушения.