Старинные рассказы. Собрание сочинений. Том 2
Шрифт:
На площади толпится, по обычаю, городская рвань, болгары и арнауты [196] из беглых гетеристов [197] . На подъезжающих смотрят без особого дружелюбия; многих знают: купца Драгушевича [198] , боярина Бернардо [199] , генералов Пущина и Тучкова [200] , доктора Гирлянда [201] , аптекаря Майглера [202] , инзовского
196
Арнауты — турецкое наименование албанцев.
197
Гетеристы — члены греческой революционной организации «Филики Этерия», которая ставила своей целью освобождение страны от османского гнета.
198
Матвей Драгушевич, австрийский подданный, измаильский негоциант.
199
Мануэль Бернардо, член лож в Яссах и Одессе, один из основателей ложи Овидий.
200
Сергей Алексеевич Тучков (1767–1839), генерал-майор, затем сенатор, основатель города Тучкова, основатель и амунир ложи Овидий.
201
Брачини Рафаэль, хирург, живший после греческой революции в Кишиневе, основатель и обрядоначальник ложи в Кишиневе.
202
Мейглер — член ложи Овидий.
203
Николай Сергеевич Алексеев (1788–1854), чиновник особых поручений при И. Н. Инзове, казначей ложи Овидий, друг А. С. Пушкина, подарил ему «масонские» тетради.
Камера приуготовления, черная храмина, устроена наверху; самая ложа помещается в обширном, очень странно разукрашенном подвальном этаже. Там же и комната, где пришедшие братья могут переодеться в голубые камзолы и белые кожаные запоны. В отличие от остальных мастер стула, Павел Сергеевич Пущин [204] , надевает голубую шляпу, украшенную золотым солнцем. В петлице камзола — на голубой ленточке золотая лопатка; на шее, в знак подчинения законам Братства, — золотой наугольник. В правой руке — круглый молоток белой кости.
204
Его руководству в ложе А. С. Пушкин посвятил стихотворение «Генералу Пущину» (1821).
Посреди ложи, обитой голубым, разостлан символический расписной ковер первой степени: колонны, ступени, зодиаки, масонские клейноды. Занимают места мастер стула, надзиратели, секретарь, другие чиновники ложи; братья на боковых скамьях. Стучат три молотка; обычными малопонятными словами открыта сия достопочтенная ложа, и брат вития [205] с братом ужаса и помощниками удаляются, чтобы приготовить и ввести должным образом профана — Ефрема, архимандрита болгарского.
205
Вития — должностное лицо в масонских ложах; вития составлял и читал обычно нравоучительные речи на заседаниях ложи.
Совсем иная обстановка в черной храмине, куда посажен Ефрем для размышления о бренности жизни. Малая комната без окон. С потолка свешивается лампад треугольный с тремя тонкими свечками. Черный стол и два стула. На столе человеческие кости и череп, из глазных впадин которого вырывается голубое пламя горящего спирта. Библия и песочные часы. В темном углу скалит зубы человеческий скелет, и на доске белая надпись: «Ты сам будешь таков!» У стены два гроба: один с мертвецом, другой пустой.
Перед профаном высокий человек в запоне и ленте. И тот самый голос, который шутливо звучал только что под окном Пушкина, говорит важно и торжественно:
— Вы посажены были в мрачную храмину, освещенную слабым светом, блистающим сквозь печальные останки тленного человеческого существа; помощью сего малого сияния вы не более увидели, как токмо находящуюся вокруг вас мрачность и в мрачности сей разверстое слово Божие… Желающий света должен прежде узреть тьму, окружающую его… Человек наружный тленен и мрачен, но внутри его есть некая искра нетленная, предержащая Тому Великому Всецелому Существу, которое есть источник жизни и нетления.
Помолчав, вития говорит простым обычным тоном:
— Вам придется снять обувь и верхние одежды и открыть грудь. Вот так. Есть у вас при себе деньги, драгоценности, металлы? Вы должны отдать все. Теперь я завяжу вам глаза и поведу вас.
Глаза профана завязаны, и опять торжественно и важно звучит голос витии:
— Труден путь добродетели! Следуй за мной! Помни, что не войдет в наш храм вольнодумец, раб пороков и страстей, сын неги и сластолюбец! Ты должен преодолеть каменные крутизны и в неизвестные глубины нисходящие скользкие ступени. Будь осторожен!
Маленькое неудобство в том, что каменные крутизны и скользкие ступени, по которым нужно спуститься в нижнее помещение, находятся на дворе и другого спуска нет. Человек в голубом камзоле, переднике и ленте в сопровождении других, так же странно одетых, спешно ведет с крыльца к подвальной лесенке полураздетого монаха, одна нога которого боса, другая в туфле, глаза повязаны черным, к обнаженной груди приставлена острием шпага. Сквозь частую решетку забора эту сцену жадно наблюдают десятки глаз. Процессия спускается в подвал, откуда доносится не очень стройное пение:
От нас, злодеи, удаляйтесь, Которы ближнего теснят; Во храмы наши не являйтесь, Которы правды не хранят!В подвале у внутренней двери вития стучит ударами профанов. Пенье прекращается, и голос изнутри спрашивает грозно:
— Кто нарушает покой наш?
— Свободный муж, который желает быть принят в почтенный Орден вольных каменщиков!
Еще вопросы, и громкий голос Павла Сергеевича Пущина отдает приказ:
— Введите сего профана!
Ритуальное испытание профана сложно. Но оно неожиданно еще осложняется до крайней степени. Хотя окон в ложе нет, но и через две двери доносятся крики и вопли болгар, ломящихся в ворота. Арнауты стоят поодаль кучкой и с живым интересом наблюдают, удастся ли болгарам освободить своего архимандрита, уведенного в подвал какими-то странными людьми, раздетого ими и ослепленного. Может быть, уже убили его, а может, еще жив?
От напора толпы ворота трещат. Дверь подвальная не заперта. Только бы успеть спасти, а с разбойниками можно будет потом расправиться! И с бранью и угрожающими криками толпа врывается в голубую масонскую ложу.
Бумажки вокруг поэта валяются в изобилии. Никита был допущен зажечь свечи и теперь оберегает входную дверь. На громкий окрик с улицы отвечает степенно:
— Генерала нет дома, а должны вернуться скоро. Вы подождите, барин, у них, наверху. А к Лександре Сергеевичу пропустить никак не могу.
— Мне нужно, Никита, ты хоть доложи.
— И доложить не могу. Сами знаете, барин, уж если они пишут, лучше не суйся: изорвут все свои бумажки и запустят в рожу. А после ругаться будут.