Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Шрифт:
Пятиречие
Читайте простонародные сказки, молодые писатели, чтобы видеть свойство русского языка.
Посвящается книга всем пинежанам и светлой памяти Марии Дмитриевны Кривополеновой, род. в 1844 г. 8 апреля в дер. Усть-Ежуга, ум. в 1924 г. 8 марта в дер. Веегора на р. Пинеге и Александра Останина, жившего в городе Кеми и на море
От составителя
Этой
Образ каждого сказочника, в уста которого вложена сказка, бытующая на данной реке (хотя бы текст в более полной редакции был записан в другом месте), — образ собирательный, слитый из многих встреченных мною обитателей данной реки. Исключение представляет образ «Скомороха», в котором, кроме подлинных мезенцев, слились встреченные мною на Севере вообще талантливые, блещущие острословием и юмором сказочники-творцы, часто импровизаторы. Вся ценность современных записей произведений заключается в их языке — богатом, образном, сохранившем и очень древние формы и рождающем новые словообразования, органические и всегда верные. Заглядывать в колыбель народного языка всегда полезно и поучительно, особенно теперь, когда в городах создаются новые слова и формы, большей частью беспочвенно, случайно и уродливо. Образованным людям есть чему поучиться у неграмотных крестьян, условиями быта сохранивших и сохраняющих красоту языка. Северный крестьянин творит как ребенок, всегда гениально, потому что мыслит так же как ребенок: образами. Он тонко чувствует все отклонения и изменения смысла от употребленных форм. В этом читатель убедится.
Наряду с ощущением северного языка, несущего множество местных слов и выражений (приложен словарь), автор стремится передать и дыхание языка, т. е. его звучание. Это неприятно для глаза; но, преодолев неприятность, читатель приучится воспринимать текст не только глазами, но и ушами и почерпнет новое наслаждение. Ведь произношение человека — признак, который дороже описания цвета волос или одежды. Оно говорит о месте жительства, среде и профессии. Явно и ярко. Рассказчик (мощное теперь орудие культуры) получит в книге не только желанное народное произведение, но и сможет добиться точного звучания, даст подлинную живую речь, даст рассказу нужный северный колорит. Надо только помнить, что северный говор — о кающий, т. е. начертанное «о» всегда произносится как таковое, даже когда оно и не под ударением, в противоположность говору а кающему (московскому, например). Москвич скажет «сабака» (первый гласный звучит как средний между «о» и «а», ближе к «а»). Северянин произнесет точно: «собака».
Такое же замечание надо сделать относительно буквы «г». На севере она звучит как принято в печати, без замены ее в произношении звуком «в» в прилагательных и местоимениях род. пад., т. е. не Краснова, молодова, ево, моево, а красного, молодого, его и моего.
Для точной передачи звучания введены и два новые знака h и Ї.
Знаком h обозначен звук «г», но не обычный взрывной, а так наз. «фрикативный», который звучит лишь в некоторых словах и их производных (когда, тогда, всегда, где, боги, богиня, убогий, господь, богатый, т. е. так: коhда, тоhда, hде, боhи, боhиня, убоhий, боhатство, боhатырь) у коренных москвичей, на образцовых сценах Малого и Художественного театров и у деревенского люда. Но городское московское население его теряет, а у крестьян оно держится крепко. Звук, обозначенный буквой Ї, — это йотированный и=йи, который обильно
Звук, обозначающийся буквой «щ», распадается у северян на составные «ш» и «ч» средней твердости довольно редко. Чаще он заменяется долгим и очень твердым «щ», что изображается двумя «ш»: большашша, свишшет вместо большущая, свищет, или же комбинацией двух звуков: очень мягкого «ш» и очень твердого «ч», который обычно в литературном произношении звучит мягко. Это особенно сказывается на произношении слова «еще». На севере его произносят различно: щ"e, їшша, ишшо и наконец ешьчо. Эта последняя манера очень характерна для ходивших на морских судах, своего рода «шик» мореходов и лиц, подражающих им.
Окончания глаголов тся не устойчиво: то произносится тса, тсе, цца, то тца, тце, иногда одним и тем же лицом.
Итак эта книга предлагает познание городом северной деревни в узкой, но драгоценной для человека области — области слова. Образованному горожанину, который несет культуру в деревню, предлагается познать культуру языка у неграмотного или малограмотного северянина.
В течение многих лет работы всегда стоял передо мною образ учителя, может быть, и неожиданно для последнего, так как фактически я никогда у него не училась; все же я прошу проф. Дмитрия Николаевича Ушакова принять мою горячую ученическую благодарность.
День первый. Сказки о верной любви
Вечером донесся отдаленный гудок парохода. Пароход должен был причалить к песчаной площадке у крутого и высокого берега живописнейшей реки Пинеги, притока Северной Двины. Закат обливал полнеба тяжелыми красками, багрил стволы и золотил вершины соснового бора на высоком берегу, расцвечивал тихие заводи, рябь и волны, отражался в водяных лужах на низком берегу и в стеклах оконниц, то превращая их в нестерпимо блистающие пластины, то зажигая пламя пожара там внутри. И было непонятно, как стекла сдерживали его, не лопаясь.
Солнце село прямо в воду. Вместо блесков над рекой разлилась полупрозрачная сумеречная мгла, птицы в бору умолкли, и наступила тишина, называемая ночью, но грамотеи у потухших окошек еще и сейчас могли бы читать. Теперь в ночной тишине отчетливо выступило хлопанье идущего снизу парохода.
Безлюдный причал начал оживать. Первой на свист парохода с противоположного берега приплыла лодка; из нее вышли крохотная старушка в сарафане и круглолицая, не молодая и не старая женщина в странной поношенной одежде немудрого, однако городского, покроя… Все спускавшиеся на площадку с высокого берега в старушке узнавали бабку Махоньку, круглоликой же никто не знал.
С двумя подводами и двумя молодцами приехал к мельнице и лихо сбежал по тропинке приказчик кооператива, собираясь принимать пароходный груз. Добежав до площадки, он громко и радостно сказал:
— Хлопает жа!
С чем все согласились, да и пароход уже был виден.
На берегу теперь собралось человек пятьдесят. Совсем непохоже было, чтобы кто-нибудь из них торопился на пароход, наоборот — всякий старался поудобнее устроиться на песке:
— Поживем жа!
— А может придет да и повернет назать, дак…