Старорусская вышивальщица

Василенко Инна

И Фекла заплакала вместе с тенью. И вложила ей в ладонь бобинку дмс. И бобинка обожгла огнем покойницу. Она исчезла.

— Огонечки… Как я любила оформлять вышивки… Багетик подбирать… А теперь понимаю, это я себе могилку огораживала… Вот здесь — год моей жизни похоронен… А там — другой… И вся жизнь так по стенам висит… — она взяла бобинку из рук Феклы и отступила в вечность.

— Я каждые выходные хотела в музей сходить. Или в кино. Или куда угодно… Но, бывало, как засяду за пяльцы с утра, так сутки прочь… Ничего не вернуть…

И тени подходили, брали бобинки из живых

рук и исчезали во мраке, на миг счастливые и навек отравленные счастьем этого мертвого обладания.

— Ну, бабы, развели вой! Не могу слушать больше! Вспотел под шапкой! — Макар плюнул в сторону, — Дай им повод попричитать, так и начнется! Этак мы тут не то, что ночь, год торчать будем. Вы, барышня, когда снова захотите эту дурь послушать, на стене где-нибудь в людном месте напишите, мол, отдам палитру ДМС самой грустной вышивальщице. Вот тоже самое начнется, один в один. Придумали тоже! Эка печаль — померли! Ну померли, с кем не бывает. Вот у меня сват по весне преставился. И ничего. Как был веселый мужик, так и остался. Ходит по ночам, огурцы из кадки таскает, хрустит на всю избу. Вдова в него лаптем кидает, чтоб спать не мешал. А он ей за то на пятках паскудства всякие углем пишет. Вот это я понимаю — покойник! С выдумкой. Эй, Сансетредя! Дипаля! Куда чешете? Чаво пригорюнились? У вас копыта, вас сроду вышивать не заставят. Вывозите, родные!

И лошади стали разворачиваться, выгребать на твердую землю, искать под ногами привычный наст укатанной дороги. Занималась заря.

Часть V

На пригорках зачернели избы. Приближался Валдай. Макар погонял, подбадривал лошадей: — Овес! Сейчас овса навалят!

И они несли во всю прыть, чуя близкий роздых. А Макар мечтал о беленькой. Вот доберутся до тепла, сядет он у печки, вытянет затекшие ноги, достанет из-за пазухи черную канву-ленту, заправит в иголку полпасмы кировских белых, да как начнет вышивать. В мыслях он уже придумал орнамент на новую рубаху. И пусть только попробует кто его с места двинуть, он задаст трепака! И так будет он шить сутки напролет, пока не ушьется до беспамятства.

Они въехали на постоялый двор. По всему было видно: хозяин живет в достатке. Изба с теремом и подклетью. Конюшня на десяток голов. Собственная баня, в которой — вывеска зазывала посетителей — есть бульбулюзи. А самое примечательное было в том, что над входом болталась табличка “Клопы free”. Двусмысленность прочтения насторожила Феклу Иововну. Дворовые люди суетились туда-сюда и неясно было, кто главный.

Зашли в дом. И чуть не выскочили обратно.

Все стены украшали вышивки в причудливых рамах.

— Да что ж за гадство-то такое! Будет моей душе покой али как! Да сыт я уже этим рукоделием! Да что это за дорога такая, вдоль которой одни буйнопомешанные вышивальщицы толпятся! Господи! Если ты меня сейчас за то караешь, что я в 45 м году Дуняше сказал, что она со своими пяльцами дурью мается, так я все понял уже, Господи, я сообразительный! Хорош шутковать! Вчера ваще не смешно было, а

сейчас так не смешно, что аж тошно. Меня же щас такой палитрой вывернет, пол не ототрут! — выл Макар, на которого плохо подействовали давешние покойницы.

— Макар, успокойся, — Фекла взяла его за руку, — Не смотри на вышивки. Смотри, какие рамы чудные…

Макар притих, вгляделся.

К ним подскочили дворовые девки:

— Ой! Вам вышивки понравились! Да! Они просто чудо! Сколько вкуса! Какая изысканная манера! — громко голосили они.

(Фекла скосила глаза и убедилась, что подолы их юбок подшиты)

— Хоть в гроб клади, — не сдержалась она.

— А что? Можно и в гроб! Да только к самоей императрице, не меньше! Не хотите купить?

— Гроб?

— Да вышивки!

— Нет, спасибо. Нам бы пообедать да комнаты для ночлега…

— А! Это мы мигом! Мигом! — и девки засуетились, забегали.

— Хм, хм… — внезапно раздалось с потолка, в светелке над головой что-то зашуршало.

— Сама шеволится! Марфуш, сбегай узнай, что надо?

— Не, Люська, я прошлый раз бегала, давай ты?

— Ну сбегай, я тебе карандашную разметку с канвы ототру!

— Честно ототрешь?

— Вот те полукрест! — и Люська ткнула себя щепотью в левое плечо и печень.

Марфа застучала по ступеням, взбираясь в светелку.

— А кто там? — осторожно спросила Фекла.

— Да барыня наша, вот же ее работы по стенам. Она сама вышивает! И нас помаленечку учит, да говорит, мы курицы ощипанные, крестьянское отродье и вкуса у нас нету ни понюшки. Ласково так говорит, по-доброму. Сразу видно, она хоть и барыня, а человек с душой. Ну да мы не в обиде. Она всегда так, она вроде злая, но добрая… Или добрая, но злая, не разобрать.

— А что ж она на потолке сидит?

— А вот хочется ей так! Да и зачем ей спускаться, тут мы за нее.

— Она там живая хоть? — из уголка спросил Макар, куда притулился, не снимая армяка, он еще озирался по сторонам и недоверчиво поглядывал из-под шапки.

— Живая, а то как же! Кушать регулярно просит!

— А какает?

— Ооо! Еще как!

— Ну слава Богу! К людям попали! — выдохнул Макар и окончательно расслабился.

Марфа спустилась к ним:

— Барыня говорит, вы хотите купить ее вышивки!

— Покорнейше прошу простить, — засмущалась Фекла, — И в мыслях не было! Извините…

— Не, барышня, вы не так поняли. Вы хотите купить.

— Нет, не хочу.

— Да нет же хотите!

— Не хочу!

— Да как это не хотите? Купите! Вот же смотрите, какой козел висит прекрасный! Купите!

— Да не хочу я, что же это за пытка-то такая!

— Это не пытка! Это плата за постой. Вы покупаете козла, ночуете и столуетесь у нас.

— Ах, вот тут какие порядки!

— Вы посмотрите, — подхватила Люська Марфину пиар-компанию, — какой занятный козел! Как интересно у него оформлена рама, вдавленный профиль в стиле арт-нуво! И видите, тут вся рама изысканно расписана балетными пачками! И вот эти селедки из папье-маше, так удачно вставленные в общую композицию, делают эту вышивку совершенно уникальной.