Старшина Гор
Шрифт:
– Воинов с мастерами улучшают. Много ремесленников – экономически целесообразно.
– А роды?
– Возможно, как противовес кастам.
– Ну а говоришь, не умеешь думать!
– Не могу думать, когда нет исходных данных, а по этой теме много трудов.
Просека небольшая, но переходишь ее, и все же есть ощущение, что за тобой следят. Поэтому ускорились до бега. Хотя, если бы направление совпадало, двигаться по утрамбованной
Мое мнение разделяет и Лом. Устраивая перестроение отряду, пока мы с Ником слушаем Сойку.
– Просека, вид засека – поперек движения камни, стволы. Подходы чистые, следов нет.
– Каменная река, – уточнил Ник.
Сойка пожала плечами, прикусив губу.
– Ну если только не в чистом виде, камней много, но стволов больше.
– Ты же понимаешь, что только один вид тварей способен устроить засеку, – не унимался Ник.
Сойка вновь пожала плечами.
– Человек?
Я хмыкнул, вспоминая свой первый экспедиционный поход. Три корпуса устраивали засеку, а гвардейский охранял. Я тогда думал, от нашествия. В тот раз совместили нашествие и восстание. Наши командиры в основном не зря свои блины с маслом едят.
Засека совсем не работает от нашествия, зато отряд мятежников задержала, а волна нашествия поглотила их моментально.
– Хорош болтать, как раз вечером подойдем, – зло выплюнул я. Воспоминания о царской армии противоречивые. Но уж такова одна из задач – подавлять мятежи. Нечастые, ибо подавлялись быстро, жестоко и полностью. Мятежников даже в рабство не брали. «Своей жестокостью мы уменьшаем количество возможных мятежей», – говорили нам. Вторая задача – отражение нашествий.
– Гор, все нормально? – Сойка погладила меня по щеке, внимательно смотря в глаза.
– Да просто задумался, ты еще долго будешь носиться?
– Уже почти отпустило. – Она устало улыбнулась.
Дошли до засеки быстро, просто мысли, воспоминания и размышления, сколько я ни пытался отстраниться, накатывали, и я периодически в них погружался. Ум помочь не смог, а Эмо так и не появлялась. Ник периодически меня толкал. Потом уже больше просто наблюдал.
Мысли скакали от воспоминания к воспоминанию, причем часто даже не картинки, а звуки, запахи, эмоции. Это все – как бы за стеной дождя передо мной, и я пытаюсь понять, зачем скачут мысли, и не могу. Во-первых, такое впервые. Во-вторых, хорошо, что есть артефакт. Умом все же как-то отслеживал действительность и даже управлял телом – кивал Нику на его вопросы, все ли в порядке. Самое главное, я не понял причину. Совокупность факторов внешнего воздействия и внутренней перестройки, как бы мог сказать Ум, но не сказал – он был по другую сторону стены. Интересное состояние, но не в походе по вновь открытой планете.
– Знаешь, что интересно? Наши маги открывают планеты, очень похожие друг на друга. – Голос в голове, как
– Эффект запечатления. – Точно не мой.
Это говорят между собой тени. Одна из них – мой отец. Не знаю, кто конкретно второй.
– Они просто не хотят представить, что возможно жить по-другому, – жалуется тень.
– Простите, что со мной? – говорю я десятилетний.
– Не хотят или не могут? – На меня не обращают внимания.
– Страх для них важнее восторга.
– Гор, все хорошо? – Голос из реальности.
– Нет, – говорю я, но слышу свой ответ: – Да!
– Поток информации, даже уложенный в матрицу восприятия, слишком велик для человека, – говорит чужая тень.
– Есть другой способ взаимодействия с миром, – отвечает другая тень не отца.
Я мотаю головой, возвращаюсь в действительность. Вовремя. Ник повернулся посмотреть на мою физиономию, увидел осознанный взгляд – и успокоился, идет дальше. Как дождь льется на лобовое стекло, а дворники не справляются, и нужно просто остановиться, и переждать.
– Все нормально? – спрашивает воспоминание отца.
– Да, – отвечает воспоминание не отца.
– Что это? – спрашиваю я трехлетний.
Тени замирают, их три. Смотрят на меня. И одна из них хочет сказать, что я слишком мал, чтобы понять. Эта тень – это моя тень.
– Так выглядит мир, ограниченный твоими страхами, но без фильтров твоего восприятия, как река в узком ущелье, либо…
– Все хорошо? – Реальность.
– Да, – ответил я, выплывая.
– Смотри. – Ник указывает рукой.
– Да уж, точно не каменная река, – оцениваю я просеку.
Мы стояли на краю просеки-засеки. Там были булыжники и валуны, стволы деревьев. Слева, справа, спереди – насколько хватало глаз.
– В такой просеке нас стая игрунков прикончит на раз, – говорит подошедший Лом.
– Элиф, залазь вон на то дерево. – Лом указал на дерево-великан, каким-то чудом уцелевшее в метре от края леса. Видимо, из-за размера.
– Влево, вправо конца не видно, – слез с дерева Элиф. – Впереди, через метров пятьсот, полоса чистая. Метров сто – и дальше завал, еще столько же – и дальше степь.
– Лом, останавливаемся здесь. – Я огляделся. – Там на холме строим избу, вон сколько бревен.
Лом скептически качает головой.
– Завтра день на разведку – влево, вправо, – продолжаю я, ускоряясь, опасаясь, что меня накроет.
Лом еще покачал головой, пожал плечами, и мы приступили к строительству избы.
– Сойка! – подзываю я девушку. – Двадцать минут туда, вдоль просеки и обратно. Если будет хорошее дерево, залезь посмотреть. Элиф, в другую сторону. Чтобы максимум через час были здесь. Сойка, сможешь?
Разведчица убежала, кивнув.
– Стволы все же не пиленные, ветки не отрублены, – размышлял Ник вслух.
Умение собрать жилище из подручных материалов максимально быстро – главный навык любого ходока-ятори.
За час, что разведка разведывала, мы собрали сруб высотой метра четыре, перекрыли крышу, ошкурили изнутри бревна и утеплили – замазали щели землей и мхом.
Развели внутри сруба такой костер, чтобы земля махом отмерзла и растаяла. Вход через крышу – не очень удобно, зато безопаснее. Снаружи еще снегом на метр засыпали примерно. Зимовать в такой избушке так себе, но пару дней отдохнуть точно лучше и теплее, чем в иглу.