Старые амазонки
Шрифт:
— Ты что? С ума сошла? — потом, оглянувшись на лестницу, добавил:
— Это от тебя поклонник вышел?
— Ага. Приходил требовать, чтобы я больше не занималась убийством баб Маши.
— Это еще почему? — спросил Мишка.
— Вы вызывали Наташу?
— Внучку? Обязательно. И знаешь, что я хочу тебе сказать. Странная эта внучка. Или дурочка абсолютная, или что-то скрывает: я на всякий случай взял подписку о невыезде.
— Вот этим новоявленный жених и объяснил свою просьбу. Они собираются путешествовать.
— Ничего, подождут.
— А с Васей Сидоровым вы говорили?
— Да, я лично ходил в общагу.
— И как он
— Ты знаешь, никогда не был ханжой, но чтобы такое…
— Ты про список?
— Да, про него.
— Он что, тебе сам его показал?
— Нет, его друзья рассказали.
— Да, друзья у него, кстати, тоже странноватые. Мне они его просто заложили, приняв будто бы за адвоката.
— Они считают, что это его рук дело?
— Да. Кстати, а ты не спросил, где он был в ту ночь?
— Спросил, с очередной пассией. Проверил, действительно так и было, не врет. А ты что думаешь по поводу Васи?
— А я ничего не думаю. И если честно, у меня только легкие наметки, пунктирная линия, которая никак не становится сплошной. На первый взгляд все было гораздо проще. А сейчас я уже так не считаю. Ладно, бог с ними, с Васей, с Наташей. У меня к тебе небольшое дело.
— Я весь во внимании.
— Да ничего особенного, просто надо сходить к местным бомжйм и пообщаться. Вроде бы их видели в то утро. А может, и они что видели?
— С каких это пор ты не можешь поговорить сама? Я всегда считал, что это твоя привилегия, а я уж так…
— Я подумала, что официальные органы побыстрее развяжут им языки. Мне некогда рассиживаться.
— А может быть, наоборот, завяжут? Знаешь что, пока не будем меня представлять. Показать корочки я всегда успею.
— Согласна. Пошли.
— Пошли. Ты знаешь, куда?
— Догадываюсь.
В нашем доме был очень хороший подвал, вернее, цокольный этаж, но по каким-то причинам заселять его не стали. Сначала там располагался какой-то детский клуб, затем — ЖКО. Это я помню хорошо. Но вот уже лет пять подвал пустовал. Одно время там собирались токсикоманы со всего района. Но общественность и правоохранительные органы развернули обширную программу против такого рода занятий, и наш подвал, правда, на короткое время, опять стал необитаемым. И вот теперь там приют всех местных бомжей. И, наверное, надолго.
Потому что никому нет дела до этой проблемы.
Именно в этот подвал мы и направились. Я оделась как можно проще и скромнее. С Мишкой пришлось повозиться. То, что он мент, было видно за километр. Но немного усилий, взъерошенные волосы, и из него получился вполне приличный бомж. Конечно, до настоящих бомжей нам еще далеко, но вид не первой свежести.
— Здорово, — глядя на себя в зеркало, восхитился Мишка, — ты просто волшебница. Видели бы меня сейчас мои — в ментовку бы загремел, не узнали бы, уж точно.
Спустившись вниз без приключений, мы быстро нашли нужную дверь и, открыв ее, зашли внутрь, моментально оказавшись в царстве мрака и сырости.
Привыкнув к темноте, мы осторожно двинулись вглубь. Где-то вдалеке маячил свет, а подойдя поближе, мы услышали и голоса. Еще через несколько метров мы оказались около приоткрытой двери, за которой можно было различить грязные стены, обклеенные газетами и плакатами, топчан, заменявший постель, и корпус от телевизора, служивший столом, вокруг него собрались в данный момент обитатели этого жилища. Их было трое, и, прежде чем войти, мы хорошо их рассмотрели. Один был совсем старик
Вероятно, он воспринимал все это как игру и приключение, еще не поняв, что счастливого конца не будет.
Мы, переглянувшись, осторожно вошли в комнату. Там сразу воцарились тишина и недоумение. Страха не было. Видно, хозяева разучились бояться. Гости в эту обитель заходили, вероятно, очень редко, поэтому, кроме удивления, наш приход не вызвал никаких эмоций. Вся компания сидела около импровизированного стола, на котором лежали хлеб, лук, помидоры и стоял флакон «Трои». Я внутренне содрогнулась и напряглась, приготовившись уже вливать в себя эту жидкость. Но хозяева, к моему великому облегчению, тут же убрали драгоценный сосуд, приглашая, наверное, нас выставить свое угощение. К тому же наш вид явно располагал к этому. И к моему несказанному удивлению, Мишка из внутреннего кармана достал бутылку дешевой, но настоящей водки; за столом оживились, и флакон «Трои» опять занял свое почетное место.
— Я что-то вас ни разу не видел, — начал самый древний, — вы что, не тутошние?
— Нет, мы здесь случайно. Вообще-то теперь в Покровск пробираемся. Как будто война идет!
— Почему теперь? — вмешался средний, повернувшись к нам. Я увидела огромный, через все лицо шрам. Жуткое зрелище.
— Да вот, у меня тут тетка живет. Мы к ней шли. Получилось все как в плохом кино. Даже говорить не хочется. Потеряли все документы, а ведь как люди сюда ехали, в милиции ничего добиться не удается, — все присутствующие согласно закивали, — прямо замкнутый круг. А тут еще и тетка того, откинулась. Вроде бы , и не собиралась… — Мишка выжидательно замолчал.
— Это не во втором подъезде-то? Недавно, два дня еще не прошло, крякнулась тут одна бабулька.
Мишка быстро разлил водку в имеющуюся в наличии посуду. Хозяевам по полной, себе еле плеснул.
— А ей что не наливаешь? Или компания не подходит? — пробормотал дед.
— Да нет, ей нельзя, — Мишка с улыбкой посмотрел на меня, — она в положении. И так вон намыкалась.
Я в Мишке таких актерских талантов и не подозревала. Вообще-то это я его с собой брала. Но говорит пока только он. Хозяева с удовольствием выпили. В жизни я много повидала, но что б так пить? Они, по-моему, и не заметили, что это было. Вернее, разницу со своей «Троей» они, конечно, заметили: та была водопроводная вода, а эта родниковая.
— Да, — решила я вставить свое слово, — мы к Марье Николаевне ехали, во второй подъезд этого дома. Ну, в этот подъезд.
Тот, что со шрамом, посмотрел на нас исподлобья и тихо проговорил:
— А бабульке-то, похоже, помогли в рай попасть. — Я даже замерла.
— Не может быть, — всплеснула руками я и для полной убедительности схватилась за так называемый живот.
— Дамочка-то чувствительная, не родит нам тут раньше времени? — оскалился в улыбке со шрамом, — я роды принимать не умею.