Старые капитаны (рассказы)

Джейкобс Уильям Уаймарк

– Ты? Что будешь носить ты, себялюбивый поросенок?
– строго произнес капитан.
– Ты вечно думаешь только о себе! Иди и принеси мне несколько иголок и нитки. Если что-нибудь останется и ты будешь хорошо себя вести, я погляжу, что можно будет сделать для тебя.

– Нету иголок, - прохныкал Томми, вернувшись после затянувшихся поисков.

– Ступай тогда в кубрик и принеси ящик с парусными иглами, - сказал капитан.
– И смотри, чтоб никто не заметил, зачем ты пришел, и не забудь нитки.

– Чего же вы не сказали раньше, когда у меня одежда была цела? простонал Томми.
– Как же я теперь пойду в этом одеяле?

Они же будут смеяться надо мной!

– Иди сейчас же!
– прикрикнул капитан. Он повернулся к юнге спиной и, тихонько насвистывая, принялся раскладывать на столе куски материи.

– Смейтесь, ребята, смейтесь!
– весело произнес он, когда взрыв хохота возвестил о появлении Томми на палубе.
– Подождите еще самую малость.

Но ждать пришлось ему самому, и притом целых двадцать минут, после чего Томми, наступив на край одеяла, скатился по трапу и упал у его ног. Поднявшись и ощупав голову, он торжественно провозгласил:

– На борту нет ни единой иглы. Я обыскал все.

– Что?
– взревел капитан. Он поспешно спрятал обрезки ткани и позвал: - Эй, Тед! Тед!

– Здесь, сэр, - сказал Тед, сбегая в каюту.

– Мне очень нужна парусная игла, - произнес капитан.
– У меня, видишь ли, порвалась юбка.

– Последнюю иглу я сломал вчера, - сказал Тед со злой ухмылкой.

– Тогда дай какую-нибудь другую, - сказал капитан, сдерживаясь.

– Вряд ли такие вещи имеются на борту, - сказал Тед, который в точности выполнил дальновидные указания помощника.
– Да и ниток у нас нет. Я только вчера докладывал об этом помощнику.

Капитан вновь погрузился в бездну мрачного отчаяния. Отослав Теда взмахом руки, он присел на край рундука и угрюмо задумался.

– Очень жаль, что вы все делаете с такой поспешностью, - мстительно произнес Томми.
– Насчет иголки вы могли бы побеспокоиться и раньше, до того, как испортили мою одежду. Теперь вот вдвоем будем ходить курам на смех.

Капитан "Сары Джейн" пропустил эту дерзость мимо ушей. В минуты глубочайших переживаний сознание человека, обыкновенно прикованное к вещам низменным, обращается к проблемам высокой морали. Потрясенный бедой и разочарованием, капитан сунул правую руку в карман (ему понадобилось время, чтобы отыскать его), попросил обмотанного одеялом отрока присесть напротив и начал:

– Ты видишь, мальчик, к чему приводят карты и пьянство. Вместо того чтобы твердой рукой сжимать кормило своего корабля, соревнуясь в навигационном искусстве с капитанами других судов, я вынужден прятаться здесь, как какая-нибудь... э... какая-нибудь...

– ... актриса, - подсказал Томми. Капитан оглядел его с головы до ног. Томми, не подозревая, какое он нанес оскорбление, честно смотрел ему в глаза.

– Что бы ты сделал, - продолжал капитан, - если бы в разгар веселья почувствовал, что принял уже слишком много, и, задержав кружку с пивом на полпути ко рту, вспомнил обо мне?

– Не знаю, - сказал Томми, зевнув.

– Что бы ты сделал?
– повторил капитан, повысив голос.

– Наверное, засмеялся бы, - произнес Томми после недолгого раздумья.

Звук оплеухи огласил каюту.

– Гнусный, неблагодарный жабенок!
– яростно сказал капитан.
– Ты не заслуживаешь того, чтобы о тебе заботился такой хороший, добрый дядя!

– Пусть лучше заботится о ком угодно, только не обо мне!
– рыдал негодующий племянник, осторожно ощупывая ухо.
–

И вообще вы больше смахиваете на тетю, а не на дядю!

Выпалив этот последний выстрел, он скрылся, только одеяло мелькнуло, а капитан, подавив мгновенно вспыхнувшее желание разрезать его на части и затем вышвырнуть за борт, снова уселся на рундук и закурил трубку.

Когда судно вышло из устья реки в море, он вновь появился на палубе и, не без труда игнорируя хихиканье матросов и колкости помощника, взял команду на себя. Единственным изменением, которое ему удалось внести в свой наряд, была зюйдвестка, сменившая капор, и в таком виде он выполнял свои обязанности, в то время как обиженный Томми кутался в одеяло и уклонялся от своих. Три дня в море были кошмаром для всех. Так алчен был взгляд капитана, что матросы то и дело хватались за свои штаны и, проходя мимо него, наглухо застегивались на все пуговицы. В грот-парусе он видел только куртки, из кливера выкраивал себе призрачные брюки и в конце концов принялся бессвязно лепетать что-то о голубой сарже и о шотландском сукне. Презрев гласность, он решил войти в гавань Бэтлси глухой ночью; однако намерению его не было суждено исполниться. Неподалеку от дома ветер упал, и Бэтлси, серый берег справа по носу, показался на горизонте, когда солнце было уже высоко.

Капитан держался, пока до гавани осталась миля, а затем руки его, сжимавшие штурвал, ослабели, и он озабоченно огляделся, ища взглядом помощника.

– Где Боб?
– крикнул он.

– Помощник очень болен, сэр, - ответил Тед, покачивая головой.

– Болен?
– Испуганный капитан даже задохнулся.
– А ну, возьми штурвал на минуту...

Он передал управление и, подхватив подол, торопливо отправился вниз. Помощник полулежал на своей койке и уныло постанывал.

– Что случилось?
– спросил капитан.

– Я умираю, - сказал помощник.
– У меня внутри все узлом завязалось. Я не в силах выпрямиться. Капитан кашлянул.

– Тогда вам лучше снять одежду и немного отлежаться, - сказал он благожелательно.
– Давайте я помогу вам раздеться.

– Не стоит... беспокоиться, - сказал помощник, глубоко дыша.

– Да нет же, никакого беспокойства, - сказал капитан дрожащим голосом.

– Пусть моя одежда будет на мне, - тихо проговорил помощник.
– Я всю жизнь лелеял мечту умереть в своей одежде. Может быть, это глупо, но ничего не поделаешь.

– Ваша мечта исполнится, будьте покойны!
– заорал взбешенный капитан.
– Вы негодяй! Вы притворяетесь больным, чтобы заставить меня ввести судно в порт!

– А почему бы и нет?
– спросил помощник тоном наивного удивления. Вводить судно в порт - это обязанность капитана. Ступайте, ступайте наверх. Наносы в устье все время меняются, знаете ли.

Капитан сдержался огромным усилием воли, вернулся на палубу и, взяв штурвал, обратился к команде. Он с чувством говорил о послушании, которым матросы обязаны своим начальникам, и об их моральном долге одалживать оным свои брюки, когда последние требуются таковым. Он перечислил ужасные наказания, следующие за мятеж на борту, и со всей очевидностью доказал, что предоставление капитану вводить судно в порт в юбках есть мятеж самого злостного свойства. Затем он отослал матросов в кубрик за одеждой. Они послушно скрылись внизу, но их так долго не было, что капитан понял: никакой надежды нет. А тем временем бухта уже раскрылась перед кораблем.