Старые капитаны (рассказы)
Шрифт:
А через месяц, как мы вышли из Сиднея, старина Томас заболел. Билл Хикс объявил, будто это из-за полупенса, которого он недосчитался; но Уолтер Джонс, у которого семья была всегда больна и он думал, что в таких делах разбирается хорошо, сказал, что-де он знает, какая это болезнь, да только не может вспомнить, как она называется, а вот когда мы придем в Лондон и Томас покажется доктору, тогда-де и мы увидим, как он, Уолтер Джонс, был прав.
Так или иначе, но старику становилось все хуже и хуже. Пришел в кубрик капитан, дал ему каких-то
На следующий день Томасу стало хуже, и скоро всем, кроме него самого, стало ясно, что он отдает концы. Сначала он нипочем не хотел этому поверить, хотя и кок убеждал его, и Билл Хикс убеждал его, а у Уолтера Джонса совершенно таким же манером умер дедушка.
– Не буду я помирать, - говорит Томас.
– Как это помру и оставлю все свои деньги?
– Это будет благо для твоих родственников, Томас, - говорит Уолтер Джонс.
– Нет у меня родственников, - говорит старик.
– Тогда для твоих друзей, - этак тихонько говорит Уолтер.
– И друзей нету, - говорит старик.
– Ну как же нету, Томас, - говорит Уолтер с доброй улыбкой.
– Уж одного-то я мог бы тебе назвать.
Томас закрыл глаза, чтобы его не видеть, и принялся жалобно рассказывать о своих деньгах и каким тяжким трудом он их скопил. И мало-помалу ему делалось все хуже, и он перестал нас узнавать и принимал нас за шайку жадных пьяных матросов. Уолтера Джонса он принимал за акулу и так ему прямо и сказал, и как Уолтер ни старался, разубедить старика ему не удалось.
Помер он на другой день. Утром он опять плакался насчет своих денег и обозлился на Билла, когда тот напомнил ему, что с собой он их все равно не унесет, и он выудил у Билла обещание, что похоронят его, в чем он есть. После этого Билл поправил ему одеяло и, нащупав на старике парусиновый пояс, понял, чего тот хочет добиться.
Погода в тот день была ненастная, слегка штормило, и потому все были заняты на палубе, а смотреть за Томасом оставили юнгу лет шестнадцати, который обычно помогал стюарду на корме. Мы с Биллом сбежали в кубрик взглянуть на старика как раз вовремя.
– Я все-таки унесу их с собой, Билл, - говорит старик.
– Ну и правильно, - говорит Билл..
– Камень с моей души... теперь свалился, - говорит Томас.
– Я отдал их Джиму... и велел выбросить их... за борт.
– Что?
– говорит Билл, вытаращив на него глаза.
– Все правильно, Билл, - говорит юнга.
– Так он мне велел. Это была маленькая пачка банкнотов. Он дал мне за это два пенса.
Старина Томас, похоже, слушал. Глаза его были открыты, и он этак хитренько глядел на Билла, словно бы потешаясь, какую он сыграл с ним шутку.
– Никому... не тратить... моих денег, - говорит он.
– Никому...
Мы отступили от его койки и некоторое время стояли, уставясь на него. Затем
– Иди и доложи капитану, что Томас готов, - говорит он.
– И гляди, если тебе шкура дорога, не сболтни кому-нибудь, что ты выбросил деньги за борт.
– Почему?
– говорит Джим.
– Потому что тебя посадят за это, - говорил Билл.
– Ты не имел права это делать. Ты нарушил закон. Деньги положено кому-нибудь оставлять.
Джим вроде перетрусил, а когда он ушел, я повернулся к Биллу. Гляжу это я на него и говорю:
– Что это ты затеял, Билл?
– "Затеял"!
– говорит Билл и фыркает на меня.
– Просто я не хочу, чтобы несчастный юнга попал в беду. Бедный парнишка. Ты ведь тоже когда-то был молод.
– Да, - говорю я.
– Но с тех пор я немного вырос, Билл, и, если ты не скажешь мне, что ты затеял, я сам расскажу, капитану и всем ребятам тоже. Ему велел старина Томас, так чем же мальчишка виноват?
– И ты думаешь, Джим его послушал?
– говорит Билл, скривив свой нос. Этот змееныш расхаживает теперь с шестью сотенками в кармане. Держи только язык за зубами, и я о тебе не забуду.
Тут до меня дошло, что затеял Билл.
– Идет, - говорю я, а сам гляжу на него.
– За половину я молчать согласен.
Я думал, он лопнет со злости, а уж наговорил он мне столько, что я едва успевал отвечать.
– Ладно, раз так, - говорит он наконец.
– Пусть будет пополам. И никакого грабежа тут нету, потому как деньги никому не принадлежат, и они не мальчишкины, потому как ему было сказано выбросить их за борт.
На следующее утро беднягу Томаса похоронили, а когда все кончилось и мы пошли обратно в кубрик, Билл взял юнгу за плечо и говорит:
– Теперь бедняга Томас ищет свои деньги. Интересно, найдет или нет? Большая была пачка, Джим?
– Нет, - говорит юнга, качая головой.
– Их там было шестьсот фунтовых билетов и два соверена, и я завернул соверены в билеты, чтобы они потонули. Ведь это подумать, Билл, - выбросить такие деньги! Это грех, как ты считаешь?
Билл ему не ответил, и после обеда, пока в кубрике никого не было, мы взялись за мальчишкину койку и обшарили ее всю как есть, однако ничего не нашли, и в конце концов Билл сел и объявил, что он, должно быть, носит их на себе.
Мы дождались ночи и, когда все захрапели кто во что горазд, прокрались к мальчишкиной койке, обыскали его карманы и ощупали подкладку, а затем мы вернулись на свои места, и Билл шепотом рассказал, какое у него мнение о Джиме.
– Наверное, он привязал их к животу прямо на голое тело, как Томас, говорю, я.
Мы стояли и шептались в темноте, а затем у Билла лопнуло терпение, и он на цыпочках снова отправился на поиски. Он весь так и трясся от волнения, да и я был не лучше, и тут вдруг кок с ужасным хохочущим визгом подскочил на своей койке и завопил, что кто-то его щекочет.