Старые недобрые времена
Шрифт:
— … рекомендовали в самых лестных тонах, вот и решил проэкзаменовать.
— Любопытно, — улыбнулся лейтенант, машинально потерев шрам, — Не возражаете, если я поучаствую?
— Извольте, — чуточку суховато согласился капитан-лейтенант, — если вам нечем заняться.
— Решительно нечем! — рассмеялся в ответ тот, не желая понимать намёков.
Сухо кивнув в ответ на такую откровенность, капитан-лейтенант принялся диктовать что-то очень казённое, заполненное сложными словами, цифрами, и выражениями такого рода, о которые
— Ну-ка… — несколько минут спустя, подойдя к Ваньке, офицер взял бумаги, бегло пробежав их глазами.
— Сносно, — постановил он пару минут спустя.
— Позвольте, Алексей Владимирович? — лейтенант довольно бесцеремонно взял у того бумаги, — Ну… я бы сказал, что вполне хорошо, но впрочем, вам, Алексей Владимирович, видней.
— Именно, — так же сухо парировал тот, и, уже обращаясь в Ваньке:
— Пиши! — он перешёл на французский, потом немецкий и английский, проверяя затем написанное и морщась так, что Ваньке даже стало обидно…
… хотя показывать он это, разумеется, не стал. Не по чину. Да и какой там чин…
— Ну-ка, голубчик… — влез Казимир Бенедиктович, и попаданца начали экзаменовать уже словесно.
Несколькими минутами позднее он прекратил экзамены и констатировал, подёрнув широкими, но несколько рыхлыми плечами:
— Вполне, как по мне, Алексей Владимирович, — и затем, перейдя от лишних писарских ушей на немецкий язык, добавил, — с языками у него дела обстоят получше, чем у большинства провинциальных дворян, вам ли не знать, Алексей Владимирович!
Поморщившись на эту реплику, капитан-лейтенант кивнул нехотя, и постановил, будто ставя штамп ГОСТа:
— Сойдёт!
Мичман, только вышедший из гардемаринских лет, отчаянно розовощёк, болтлив и притом стеснителен, как это часто и бывает у юношей.
— … ну вот, братец, а ты боялся, — весело, с лёгким барским панибратством сообщил он Ваньке, спеша по коридору, пронизывающему штаб. Оглянувшись на своего подопечного, он без нужды подмигнул, даже не глазом, а чуть не всем лицом, и сразу как-то стало ясно, что совсем ещё недавно этот боевой офицер вертелся на уроках, незаметно поддразнивая педагогов и забавляя товарищей.
— Ну так есть, Вашбродь… — не всегда впопад отвечает лакей, спотыкаясь глазами об очередные встреченные эполеты и страшно потея от волнения. Опыт общения с высокими чинами у него не велик, но тот, что есть, велит держаться от них подальше.
Но мичману, очевидно, не до переживаний раба, и узнай он о них, то очевидно, удивится, а то и рассмеётся. Нет, ну смешно же… смешно же, верно?! Он, при всём своём юношеском либерализме, очень далёк от того, чтобы понять… и даже просто хотеть понять, нужды и чаяния человека зависимого. Рабски зависимого.
— Вот, братец, здесь и будешь ночевать, — свернув в сторону, в какой-то полутёмный отнорок, довольно сообщил мичман,
— Заперта, — с удивлением констатировал он очевидное, и дёрнул ещё раз.
— Ну, ты постой, а я схожу за ключами, — приказал он, чувствуя себя очевидно неловко.
— Я… — только и успел сказать лакей, дёрнувшись было, но бежать следом всё же не стал, постаравшись слиться со стенкой.
Почти тут же мимо по коридору прошла кучка офицеров, среди которых попаданец узнал Нахимова, и сердце полыхнуло патриотичным восторгом. Дёрнувшись было вслед, он почти тут же остановился, потому что…
… а что?!
Проснувшись, несколько секунд Ванька моргал, с трудом разлепляя глаза, но переборол-таки, хотя и не безоговорочно, остатки сна. Усевшись на импровизированном ложе, он зевнул тягуче и с подвывом, протирая глаза кулаками, и, повернувшись, только сейчас заметил офицеров, о чём-то рассуждающих над столом с картой.
— Прошу прощения, Вашества! — тотчас вскочил он, заранее винясь в том, что было, и особенно, чего не было, — Виноват, заспался! Чего изволите?
— Выспался, братец? — добродушно поинтересовался один из моряков, молодой ещё мичман, с ранними, не по возрасту, залысинами, придававшими ему несколько Мефистофельский вид.
— Виноват, — ещё раз повторил Ванька, не принимая добродушной фамильярности, которая в любой момент могла обернуться начальственным гневом, — так что же?
Оказалось, что господам офицерам нужна карта, а ещё документы, и…
… они ушли чуть не через час, когда помещение начало потихонечку заполняться штатными писарями, бодро и весело, как полагается по Уставу, приветствующими офицеров.
— Экий проныра, — услышал попаданец от одного из них, сказанное вроде бы себе под нос, но так, чтобы слышали все, — аж половичком под ноги господам стелется!
… с коллегами у Ваньки не задалось.
Сказать, что приняли его вовсе уж в штыки, всё ж таки нельзя. Штабные, пусть даже в невеликих матросских чинах, они и есть штабные, народ здесь не резкий, аккуратный, дорожащий своими местами…
… и собственно, именно поэтому отношения с ними не заладились с самого начала.
Решительно всё в их глазах играет, а тем более, трактуется, не в Ванькину пользу. Во-первых, штатский…
Собственно, хватило бы и первого, но лакей, как назло, учён почти по-барски, умён, и, скотина такая, по этим самым причинам нравится начальству! Нет, ну как прикажете к такому выскочке относиться?!
Подковёрная борьба началась с самого начала — с того, что ему не нашлось места в одной из каморок, где ночуют писаря, и Ваньке определили ночевать там, где он и работает, в уголке на тряпичном коврике. С одной стороны — неуют, ибо попробуй, отдохни, когда господа офицеры, по какой-то своей надобности, могу ввалиться сюда заполночь!