Старый дом (сборник)
Шрифт:
Дела в колхозе шли все хуже да хуже. Но в этом вина была не только Василия Ивановича. К тому моменту, когда его избрали председателем, акагуртский колхоз был небольшой, всего две бригады. Прошел год, и люди с облегчением вздохнули: кажется, на этот раз председателя выбрали удачно. На трудодень получили по полтора килограмма хлеба и по три рубля денег. На следующий год прикидывали выдать по полтиннику на трудодень. Колхоз до войны ходил в передовых, но в годы войны сильно захирел, и вот спустя немало лет про акагуртцев вновь стали писать в газетах, на каждом районном совещании поминали добрым словом. И кто знает, как бы оно пошло дальше, но в один прекрасный день вызвали Василия Ивановича в район. Приняли ласково, не забыли справиться о здоровье, а потом ошарашили: "Будем укрупнять ваш колхоз, Василий Иванович! Довольно вам жить пан-баронами, возьмите, а точнее, примите к вашему столу соседей! Укрупняйтесь!" — "С кем?" — "Примите в свою семью
Спустя несколько дней после этого разговора в районе появился укрупненный колхоз "Заря", куда влились семь колхозов. В четырех из них дела шли неплохо, могли бы потягаться с акагуртским колхозом, а вот остальные три в районных сводках прочно сидели в последней пятерке. Замыкал же эту пятерку бигринский колхоз.
От Акагурта до Бигры рукой подать, километра четыре, не больше. Деревня большая, дворов двести, вольготно расположилась она возле леса, на отшибе от большой проезжей дороги. За бигринцами издавна укрепилась слава отчаянных "торгашей". В районном центре каждое воскресенье собирается шумный базар, половина людей в нем — бигринские. И чем только не ухитряются они торговать: весной тащат на базар грабли, кадушки, топорища, летом бойко торгуют медом, калиной-малиной, яйцами, а осенью от базарной площади за версту слышен аромат бигринских яблок, на возах грудится всевозможная огородная благодать. Зимой, казалось бы, самое время отдохнуть бигринским "купцам" от трудов, да где там: тащат на рынок деревянные лопаты, березовые веники, масло, тот же мед, ребячьи саночки, отделанные под всамделишные кошевки… Приезжий человек при виде всего этого, конечно, умиляется: "Гляди-ка, живут люди! Должно быть, колхоз ваш богатый?" В ответ бигринцы прячут в бороды ехидные улыбочки: "Живем, слава богу, потихонечку да помаленечку. А колхоз что, колхоз тоже, кхм, само собой… Ничево-о…" Бигринцев хлебом не корми, только дай поторговать, допусти до базара, уж там-то они своего не упустят! Своего товара нет — походит, полюбуется, как другие торгуют, и тем доволен! На всякое рукодельное ремесло способны бигринцы, да вот беда: коснись дело до колхозной, общественной нужды — каждый норовит за спину соседа задвинуться. Сгори целый свет, лишь бы он был согрет! А повелось это баловство не сегодня и не вчера: еще деды и прадеды нынешних бигринцев научились промышлять кто чем может. Кормил, поил и одевал бигринцев издавна лес. До революции здешними лесами владел миллионер Ушков, сам он в своей вотчине показывался раз в три года, а то и того реже, зато лесничие верой и правдой служили своему хозяину, зорко берегли лесное добро. Земли в этих местах неважные, посеешь рожь, а из земли прет хвощ; нужда-то и научила бигринцев кормиться за счет леса. По ночам валили деревья, тайком вывозили, обделывали, все шло в работу, от корья до последнего сучка. В каждом хозяйстве своя мастерская: в одном выделывают лопаты да грабли, в другом гнут полозья, дуги, коромысла, в третьем бондарничают…
Везут все это на продажу, а поди узнай на базаре, как и откуда оно взялось! После революции бигринцы и вовсе прибрали лес к своим рукам: "Хо, теперь сами хозяева, руби, мужики, на наш век хватит, а не хватит, так останется!" Лес давал им и дрова, и деловой материал, и сено для скотинки. А коли корм даровой, отчего же не держать скотину? Если во дворе у мужика меньше десяти овечек, кто же виноват в этом? Выходит, сам хозяин нерастороплив, лень ему привезти лишний воз дарового сена… Через скотину многие бигринцы переключились на новое ремесло: выделывали шубную овчину, катали валенки. И уж совсем в редкость было хозяйство, в котором не держали бы пчел: в лесу липы пропасть, взятка богатая, с каждого улья выкачивали по три-четыре пуда душистого липового меда. Словом, как-то незаметно бигринцы отошли от землепашества: дело это ненадежное, урожай то ли будет, то ли нет, а лес — он не подведет, завсегда прокормит. Кое-как, с грехом пополам поковыряют свои поля, хуже того посеют, а после притворно плачутся: "Шабаш, ничего у нас не получается… Земля наша, видите ли, никудышная, одна маяча с ней…"
К моменту укрупнения бигринский колхоз должен был выплатить государству триста
Вот тогда-то и обнаружил Василий Иванович, председатель укрупненного колхоза, что вино очень даже способствует забвению всяческих неурядиц и даже помогает обретать некое душевное равновесие.
Посмотреть со стороны — человек вроде бы старается, хлопочет о колхозных делах, на собраниях выступает, народ призывает трудиться не покладая рук, а в, глазах застыла тоска и полное равнодушие. Какая-то очень важная гайка ослабла в человеке, пропал всякий интерес к работе, и уже не радовали его успехи, не печалили просчеты. Случается, стоит в лесу дерево, одно слово — красавец, богатырь среди других, а подойдет к нему человек, постучит обухом по стволу и уходит прочь. На другой день глянь — лежит красавец на земле: хоть и не было бури, а его выворотило с корнями. Оказывается, одна видимость была богатырская, а сердцевина давно трухлявая…
В райкоме уже лежало несколько заявлений от Василия Ивановича: просил освободить от председательства по состоянию здоровья. Но в райкоме не спешили: всем было ясно, что Василию Ивановичу не по плечу укрупненный колхоз, но кем, скажите, пожалуйста, кем заменить его? Шутка сказать: рекомендовать колхозникам тринадцатого после войны председателя!
Дела же тем временем шли все хуже и хуже. В райотделении Госбанка текущий счет "Зари" закрыли, в ссудах — краткосрочных, долгосрочных и прочих — отказывают. Колхозный бухгалтер каждый день обивал пороги банка, но управляющий был неумолим, не поднимая головы, сердито бросал: "Ага, понимаю, деньги позарез нужны. Так за чем же остановка? Продавайте, реализуйте свою продукцию, вот вам и деньги! Ах, продукции не имеете? А уж это не наша печаль, дорогой!"
Конечно, управляющий был тысячу раз прав: для того чтобы на счету "зашевелилась копенка", надо было продавать государству мясо, молоко. Но управляющий не знал одной простой вещи, а именно того, что из-за нехватки кормов в колхозе "Заря" чуть ли не каждый день недосчитывалось по нескольку голов овец, свиней, телок. Их бы, как говорил управляющий, реализовать, но какой дурак развяжет свой кошелек, глядя на эти живые скелетины? Внутри пустой колхозной кассы проворные мохнатые паучки беспрепятственно развешивали свои тенета.
Больше недели Харитон Кудрин отдыхал. Неспешным шагом прохаживался по знакомым с детства тропкам по-над речкой, огибал дальние поля, подолгу засиживался в колхозной конторе, смоля вместе с мужиками терпкую моршанскую махорку.
Однажды в конторе к нему подсел Тимофей Куликов, по прозвищу Однорукий Тима. Доставая из Кудринского портсигара папиросу, он испытующе посмотрел на него, в невеселой улыбке скривил рот:
— Должно быть, диву даешься, глядя на нашу жизнь, Харитон Андреич?
— А чему удивляться?
Однорукий неопределенно мотнул головой, указывая в окно.
— Сам видишь, как у нас… Хвастаться пока нечем. Дисциплина прахом пошла: один работает, трое со стороны посматривают. Только и есть, что одни бабы на фермах работают, да еще трактористы. Целиком и полностью на машины положились: авось машина попашет, машина посеет, машина урожай соберет. А что машина? Она и будет работать, только успевай горючим заправлять! Без души она, машина-то… А земля требует к себе живого человека, чтоб с душой к ней относился.
Мужики, сидевшие в конторе, согласно закивали головами, трубки и самокрутки усиленно зачадили.
— Верно говоришь, Тимофей, недогляд у нас к земле.
— Все просим есть, а до нее, матушки, никому вроде и дела нет!
— Избаловался народ, вот что я скажу!
Тракторист Сабит Башаров, случившийся тут же, разгоряченно замахал руками:
— Валла, дядя Тимофей, зачем свои грехи на машину сваливать? Машина — она умная, только надо с головой ее направлять. И землю обязательно надо направлять, лечить ее надо! Вот ты, дорогой бабай, — Сабит пальцем ткнул в бородатого старика, невозмутимо посапывающего самодельной трубкой, — когда у тебя шибко живот болит, куда идешь? На медпункт, к фельдшеру бежишь! Земля тоже больна, очень больна, только словами сказать не может: "Дорогой бабай, пожалуйста, вылечи меня, привези много-много навоза, удобрений, сам будешь после доволен, спасибо скажешь!" Женщина долго не рожает — врачи ее лечат, на курорты направляют, а земля долго не рожает — никому она не нужна! Валла, может, неправильно сказал?