Старый дом (сборник)
Шрифт:
Олексан помедлил, затем против фамилии Самсонова записал: "Корова — 1". Самсонов краем глаза покосился на бумагу и, стараясь избежать взгляда зятя, стал торопливо извиняться:
— Олексан, сынок, ты уж и не взыщи строго, сам видишь, не прибрано у нас, Авдотья куда-то вышла… Эхма, жалость-то какая! В кои-то годы один раз приехал, и то не можем по-настоящему угостить. Ну, бог даст, не последний раз…
Сабит незаметно ткнул Олексана под бок: пойдем, дескать, отсюда, видишь, не ко двору пришлись! Олексан сунул свои бумаги в карман и молча направился
— Сватье Зое и Глаше привет передай, Олексан! — крикнул вдогонку Самсонов. — В гости приезжайте…
"Приедем, жди! — со злостью подумал Олексан. — Не будь ты отцом Глаши, я б тебе сейчас такое сказал!" Проходя мимо дома, он заметил промелькнувшее в окне скорбное лицо Глашиной матери… Самсонов со злорадством поглядел им в спину: "От наших ворот вам поворот, милые гости! Хоть ты мне и зять, а поить-кормить я тебя не обязан. Кабы по доброму делу зашел — тогда другой разговор, а то за чужую пазуху заглядываешь. Не тобой нажито мое добро, и не тебе его проверять! Чужое считать вы быстрые…"
Подходя к конторе, они издали услышали неясный шум и крики.
— Аликсан, здесь тоже драка? — изумился Сабит. — Как ты думаешь, второй глаз у меня сегодня останется целый?
В конторе, кроме Михайловой Параски, агронома и секретаря бригадной парторганизации, толпилось с десяток мужчин и женщин. Шумела и кричала жена Карабаева Матрена-Ероплан. Вцепившись в мужа, она пыталась вырвать из его рук какую-то медную, позеленевшую трубку, не переставая при этом истошно выкрикивать:
— Да вы посмотрите на этого идола, люди добрые! Другие на войне кровь проливали, а он, паразит этакий, всякое дерьмо подбирал! Тьфу на тебя после этого, медно горлышко-невыпиваюшко!
Лицо у Карабаева багровое, он озирается кругом, ища поддержки, слабо огрызается на вопли жены, словно затравленный собаками серый:
— Не могу… дорогая намять, с фронта… военный трофей…
Матрена-Ероплан ярилась все больше. Отпустив наконец мужа, она уперла руки в бока, сверля его глазами, что есть силы грохнула сапожищем об пол:
— Отдай добром! На моих глазах отдай, сивушный шайтан!
Карабаев снова начал было бормотать что-то насчет трофея, но Матрена с таким бесконечным презрением сплюнула ему под ноги ("Вот тебе твой трокей!"), а лицо ее при этом дышало такой решимостью к немедленной и беспощадной расправе, что он оставил всякую мысль о дальнейшем сопротивлении. "Трофей" очутился на столе. Странная медная труба оказалась частью самогонного аппарата, которую Карабаев приспособил вместо обычной деревянной. Все с любопытством столпились вокруг. Галя брезгливо дотронулась до позеленевшей трубки, брови ее удивленно округлились:
— О-о, посмотрите сюда! Видите, заводская марка, она сделана в Германии, на заводах Круппа…
Секретарь со знанием дела объяснил:
— Точно, фашистская штучка! Гильзы от снарядов семидесятипятимиллиметровой пушки… Запаял концами две гильзы и, пожалуйста, приспособился гнать самогон! Ха-ха,
Он тут же осекся, почувствовав неуместность веселья. Одна из женщин с укоризной посмотрела на него:
— А чего тут смешного? Люди на войне головы пооставляли, безногими да безрукими калеками вернулись, а он немецкие железки подбирал! Тьфу, чтоб глаза мои не видели!
Галя не могла опомниться от изумления. Разглядывая трубку, она переспросила секретаря:
— Неужели это правда? Он ее… в самом деле с войны привез?
— Выходит, так. Такую штучку через Посылторг не выпишешь! Сунул в солдатский вещмешок и привез.
Секретарь взял со стола карабаевский "трофей" и бросил в угол, где в беспорядке громоздились деревянные трубки, котлы, кадушки, кастрюли — средства производства бигринских самогонщиков. Сабит с любопытством приблизился к этой куче, поцокал языком:
— Валла, они свой шурум-бурум никогда не мыли! Свинья из такого корыта кушать не будет, а люди араку пьют!
— Шайтан придумал вино раньше людей! — засмеялся кто-то.
— Зачем шайтан, откуда шайтан? — загорячился Сабит. — Люди придумали, нехорошие люди! Надо закон написать против таких людей, чтобы немного башкой подумал: или араку варить, или корову на штраф продать! Когда у глупого человека карман пустеет, голова умом наполняется, валла!
Мало-помалу контора опустела. Перед тем как проводить акагуртских, секретарь попросил у Олексана список, мельком пробежал по нему глазами и вдруг оживился.
— Стоп, стоп, тут что-то не то! Самсонов Григорий: одна корова, четыре овцы, поросенок… Вы тут чего-то напутали, ребята. У Самсонова, помнится, скотины гораздо больше, сам видел однажды: утром в поле гнал целое стадо. Кабышев, ты, случаем… тестя не пожалел, а?
Олексан почувствовал, как кровь прилила к затылку, застучала в висках. Он в растерянности оглянулся на Сабита, тот, поняв состояние друга, замахал на секретаря руками:
— Глупые вопросы задаешь, дорогой! Мы с Аликсаном вместе были, если ему тестя жалко, мне зачем врать? Самсонов мне совсем не родня! Аликсан правильно записал, своим глазом хорошо видел!
— Ну, ладно, ладно, — примирительно сказал секретарь. — Я же просто так спросил.
— Телку он продал, — не глядя на товарищей, глухо выдавил из себя Олексан. — А потом… я за него не ответчик!
Он резко поднялся и вышел из конторы. Всем стало как-то неловко, с укоризной посматривали на секретаря: надо же так, ни за что обидеть человека! Потоптавшись возле стола, Сабит тряхнул головой:
— Айда, поехали! Если гость долго сидит, хозяин часто смотрит на дорогу…
Целый день Глаша не находила себе места, то и дело подходила к окну, с растущим раздражением думала об Олексане: "Поехал со своими дружками, словно его за руку тянули! Мог бы найти причину, отказаться… Если бы не поехал, никто бы его не попрекнул: ведь все знают, что жена в положении. Не думает он обо мне, вот и поехал!"