Старый дом (сборник)
Шрифт:
За два дня до той самой ночи, когда покойники примутся пакостить живым, Зоя сходила на холм Глейбамал, где росли корявые кусты можжевельника. В кровь царапая руки, наломала зеленых веточек, крадучись от людей, задами вернулась домой и принялась втыкать спасительные веточки в каждую щель над дверями и окнами. Над входной дверью воткнула самую большую ветку, и лишь тогда с облегчением вздохнула: "Осто, великий боже, не оставь нас своими милостями…"
Вскоре из школы вернулась Глаша. Заметив можжевеловые ветки, она улыбнулась свекрови:
— A-а, старого обычая держитесь, мама? У нас дома тоже так делают…
Зоя улыбнулась в ответ:
— Деды наши обычай берегли, не нам их забывать. Обычай-то,
Втайне Зоя опасалась, что невестка рассердится и прикажет выбросить вон чудодейственные веточки: все-таки она учительница, образованная, не захочет из-за свекрови позориться перед людьми. А Глаша даже словом не попрекнула. Видно, научил ее сват Гирой уважать старых людей и старинные обычаи.
Олексан вернулся с работы поздно. Молча скинул с себя замасленную верхнюю одежду, долго возился за печкой возле умывальника, и, лишь взявшись за полотенце, коротко бросил:
— Поесть чего найдется?
Было непонятно, к которой из двух женщин обращался он. Зоя с Глашей молча переглянулись, затем Зоя суетливо заговорила:
— Найдется, как не найтись! Сегодня, Олексан, сварили твое любимое кушанье — тыкмач [10] . В печи он, должно быть, еще не успел остыть, собери на стол, кен…
10
Тыкмач — удмуртское кушанье, род лапши.
Зоя, конечно, могла бы сама собрать сыну поесть, но нарочно удержалась: "Пусть-ка жена за ним походит… Олексан, кажется, сегодня не в духе, с чего бы? Должно быть, опять на работе не ладится. Осто, ничуть он себя не жалеет, готов пополам разломиться из-за этой своей бригады!"
Олексан молча хлебал из чашки. Глаша сидела поодаль на лавке, низко склонившись над шитьем. Время от времени она неприметно взглядывала на мужа, и горячая волна нежности заставляла биться ее сердце учащенно: "Подойти бы сейчас к нему, сесть рядышком и тихонечко поцеловать… И спросить его: отчего ты, Олексан, такой хмурый, неприветливый, или сердишься на кого? Не хмурься, милый, посмотри на меня и улыбнись! Вот я сижу рядом с тобой, ведь я люблю тебя…" Но как подойти к нему, как рассказать о своих чувствах? Временами Глашу одолевало желание обнять Олексана, обвить его загорелую шею руками и крепко-крепко поцеловать. Или прижаться бы лицом к его груди и слушать, как ровно и сильно бьется его сердце. И пусть бы Олексан мягко гладил ее волосы, шептал ей ласковые слова: "Глаша, от твоих волос идет удивительный запах. Даже не знаю, как передать словами… Этот запах ни с чем не сравнить!" Глаша постепенно привыкла к характеру Олексана и научилась ценить его редкие, скупые ласки; стоило Олек-сану мимоходом потрепать ее по плечу, и она была счастлива на весь день. Она ничуть не обижалась на мужа: конечно, одними ласками да обнимками на свете не проживешь. Но в последнее время Олексан как-то замкнулся, стал малоразговорчив и угрюм. Живут в одном доме, а словно чужие. Если б только он знал, как не хватало ей иногда его крепких, мужниных объятий!
Вначале Глаша была уверена, что их совместная жизнь с Олексаном пойдет ровно и гладко, точно по стеклышку, ничто не предвещало на их пути ямин и ухабов. Только, видать, кто-то из них не уберег, по неосторожности ударил по стеклышку, и оно дало трещинки. Уже несколько раз они ссорились, говорили друг другу тяжелые, обидные слова. После этих ссор им обоим становилось стыдно, и они поспешно заглаживали, замазывали трещинку, но спустя некоторое время злополучная трещинка появлялась на другом месте… Когда, из-за чего они не поладили впервые? Глаше хотелось бы навсегда вычеркнуть из
Вот и Глаша — не хотела бы, а помнила о том дне. Однажды учителя из акагуртской школы вместе с ребятами направились на прополку колхозного льна. Глаша отпросилась у директора домой, сказав, что свекровке нездоровится. Ее отпустили, и она до вечера провозилась на своем огороде, окучивала молодую картошку. К вечеру она от усталости валилась с ног, зато с затаенной радостью думала: вот Олексан вернется с работы и удивится, что она одна успела сделать так много. Может, на радостях обнимет… Все-таки он должен понять, что не ради чужих, а для семьи старалась! Вышло совсем иначе. Олексан, придя с работы, исподлобья метнул на жену недовольный взгляд и обжег ее вопросом:
— Почему ты не была на прополке?
Глаша не успела рта раскрыть, — вмешалась свекровка:
— Помолчал бы ты, Олексан! Глаша, вон, одна во всем огороде управилась, не будь ее…
Олексан не дослушал, в запальчивости стал кричать на женщин:
— Вот-во-о-от, подавитесь вы своим огородом! Черта с два сделается с вашей картошкой, а люди в глаза мне тычут! Думаете, хорошее дело сделали, а кому оно в добро?!
Зоя снова попыталась было заступиться за невестку, но Олексан обрезал ее:
— Aнай [11] , прошу тебя, не вмешивайся! Тебе, и знаю, вечно мало да мало! А Глаша… у нее своя голова на плечах, неужто не понимает!
— Он, Олексан, я ведь хотела, чтоб…
— Хотела, хотела! Мало ли чего хотела, а получилось что?
Не договорил, махнул рукой и выбежал из дома. Дня три после той ссоры ходил туча тучейн, слова по-доброму не вымолвит. Ой, лучше бы совсем не было того злосчастного дня! Ведь она для своей семьи старалась. А пошла бы она на прополку льна, много ли пользы принесла колхозу? Ничего же не изменится в колхозе! Ей было очень обидно, несколько раз выходила в чулан и тайком от Олексана плакала…
11
Мать (удм.).
Время постепенно затянуло, заткало паутиной эту первую трещинку, оба избегали вспоминать о ней, и жизнь в доме Кабышевых снова вошла в привычное русло. Олексан утром спозаранку спешит на работу, порой не приходит даже на обед. Вечером возвращается поздно, торопливо хлебает чуть тепленький суп и подолгу засиживается с газетами, книжками. Глаша не раз замечала: сидит за книгой, будто читает, а сам смотрит в одну точку, думает о чем-то своем. Однажды, оторвавшись от книги, Олексан сказал:
— Ну, как это с девяти часов ложиться спать? Неужели тебя ничего не интересует? Почитала бы что-нибудь. Скоро забудешь все, чему училась…
Глаша в ответ жалобно улыбнулась:
— Ой, Олексан, я сегодня так устала! В школе от шума голова кругом идет, а дома еще твои рубахи выстирала. Никак не отмоешь, промаслились насквозь… Пальцы на руках до крови натерла. Я бы почитала, только не успеваю…
К этому разговору Олексан больше не возвращался, но про себя удивлялся: "И как это человек ничем не интересуется? Ведь у нее образование больше моего, а порой не знает даже простых вещей… Чему ее научили в институте? О чем она думает? Начнешь говорить о книге, о кино, а она в ответ одно: "Не читала", "Не смотрела". Разве она одна такая? Кроме еды и тряпок, на свете много интересных дел, неужели ей все равно?"