Старый год
Шрифт:
Доктор открыл дверь. Выглянул в щелку, убедился, что Егор и в самом деле один. Тогда впустил.
Бородка у доктора была седая, кривая, от этого он был похож на сказочного гнома.
Люська лежала на койке за занавеской. Она прикрылась простынкой до подбородка.
– Молодая кровь, – сказал доктор, – настоящая живая кровь. Сколько времени понадобится, чтобы она стала раствором ненужных химикалиев?
– Больно? – спросил Егор.
– Нет, совсем не больно. Только я испугалась.
– Конечно. Она
– Я не ее испугалась, – сказала Люська. – Я этого толстого испугалась. Ты не представляешь, как он на меня смотрит. Он – ужасный человек!
Брови Люськи поднялись, губы дрогнули.
– Ну-ну, – сказал доктор. – Не разнюниваться. Павел Петрович ничего плохого тебе не сделает.
– Егор, возьми меня к себе, – попросила Люська.
Егор понимал, что взять ее некуда. Бежать? И скрываться в голом лесу с привидениями? Тупик... Важнее узнать, как можно выбраться из этого мира.
– Скажите, доктор, – спросил Егор, – а можно, чтобы она здесь подольше полежала? Она же раненая.
– Не бойся, – улыбнулся сказочной гримасой доктор. – Я тебя понимаю. Она еще полежит здесь. Ей нельзя вставать.
– Я могу встать, – возразила Люська.
– Ты что, не понимаешь доктора, что ли? – спросил Егор строго. – Сказано тебе – лежи! А когда будет можно, я тебя возьму.
– Ты меня не оставишь? А то он мою кровь выпьет.
– Нет, не оставлю.
– Побожись!
– Ну, честное слово. А теперь молчи и отдыхай.
Егор обернулся к доктору, который смирно стоял рядом, сложив руки на груди.
– Я не хочу здесь оставаться, – сказал он.
– Я тебе сочувствую, – ответил доктор.
– И нет возможности уйти отсюда?
– Необратима только смерть, – ответил доктор. – Но помочь тебе не могу.
Егор хотел доказать доктору, что ему обязательно надо уйти. Хотя бы ради Люськи, которую они, конечно же, погубят.
Дверь распахнулась.
– Вот вы где! – рявкнул Дантес. – А ну быстро, быстро, сам император спрашивал. Аутодафе начинается. Желательно присутствие маркизы Люси.
– И не мечтай, – сказал доктор. – Больная ослабела от потери крови. Ей прописан постельный режим.
– Ха-ха, постельный! – воскликнул Дантес. – С кем постельный?
– Иди, мальчик, иди, – сказал доктор Егору. – Он же не отвяжется.
Они быстро прошли пустым гулким залом. Все ушли на аутодафе.
– Все ушли на фронт, – сказал Дантес и рассмеялся. У него был неприятный смех.
Егор не задавал вопросов. Не может быть, чтобы такой человек был когда-то кавалергардом. Если он и убил Пушкина, то не на дуэли, а из-за угла. Или из гранатомета.
Все обитатели вокзала собрались на площади. Но если в здании вокзала они были толпой, то на площади люди потерялись в сером пространстве, лишенном теней, и казались кучкой экскурсантов, ожидающих автобуса.
Рядом
Прическа-луковица рассыпалась и превратилась в неопрятное воронье гнездо. Женщина чихала, шмыгала носом и не могла его утереть.
Неподалеку стоял рояль, которого Егор раньше не заметил. На крышке рояля было укреплено кресло – в кресле сидел император. За спиной торчали велосипедисты.
Когда Егор появился на площади, длинный сутулый мужчина в черном байковом халате и рыжем клоунском парике кончал читать приговор:
– И потому маркиза де Помпадур приговаривается к сожжению на костре живьем до исчезновения признаков жизни. Пепел ее будет развеян по ветру, а имя вычеркнуто из всех справочников и учебников истории. Госпожа маркиза де Помпадур, есть ли у вас что сказать уважаемому собранию перед началом публичной казни?
Казалось, что женщина страшно устала, голова ее немощно свисала, из гнезда-прически высовывались тряпки и концы проводов.
– Говорите, маркиза! – потребовал судья. Маркиза подняла голову. Страшное намазанное лицо с потекшей тушью вокруг глаз оглядело маленькую толпу. Маркиза постаралась что-то сказать, не получилось, и она плюнула на мостовую.
– А загорится? – громко спросил император.
– Должно загореться, – сказал чернобородый лысый человек в красном пиджаке. Егор догадался, что это палач.
– Тогда начинай.
– А причастие?
– Покойная была неверующей, – сказал император. – Я был с ней близок, я гарантирую.
Он снял корону и кружевным платком вытер лоб.
Палач поднял с земли палку, на конце которой была намотана темная тряпка. Дантес, который уже оказался у костра, вытащил из кармана зажигалку и чиркнул ею. Зажигалка загорелась. Огонек был бесцветным и маленьким. Егор заподозрил, что его обманули, – ведь говорили, что бензина здесь нет и оттого машины не могут ездить.
Дантес поднес зажигалку к тряпке, и факел вспыхнул.
По толпе прокатился шум или, скорее, вздох многих людей.
– Ну-ну! – прикрикнул на зевак император. – Я не потерплю здесь жалости. Она ведь нас не пожалела. Или кто-то готов занять ее место и освободить маркизу от наказания?
Никто не откликнулся.
– Начинай! – приказал император.
Палач поднес факел к костру. Он совал его в разные места, под дрова, под стул, на котором сидела женщина, огонь занимался, сначала робко и нехотя, а потом поднимался выше, почти без дыма.