Старый Город
Шрифт:
– Как же это произошло?! – спрашивали его. – Что уже известно полиции?
По словам рассыльного, вчера под вечер в управление полиции прибежала до смерти напуганная местная жительница Иляна Граур, которая подрабатывала у Шмидта приходящей прислугой. Вчера она как раз явилась прибраться на кухне и состряпать ужин.
Так как Шмидт не отзывался, женщина пошла по коридору в мастерскую, где наступила на осколки разбитого зеркала и даже поранила ступню. В самой мастерской она обнаружила тело Шмидта в полусидящем положении без признаков жизни.
Полиция прибыла на место происшествия
По словам судебного доктора, смерть наступила более суток назад. Следов борьбы как таковых нет, из дома не пропало ничего ценного, так что бедняга мог вполне поскользнуться и неудачно упасть, ударившись затылком. Однако, кое-что подозрительное все же имело место. Полиция не смогла найти книгу заказов художника: ее не было ни в мастерской, ни среди личных вещей. Шмидт был личностью достаточно известной в городе, среди его клиентов числились также высшие чины управления полиции, так что тот факт, что книга заказов существовала, не вызывал ни у кого никаких сомнений. По ней легко можно было бы восстановить список посетителей художника за последние два дня, и, может, они бы помогли помочь с расследованием. А может быть и кое-что другое: вдруг кто-то из клиентов был связан с печальным происшествием самым прямым образом…
На протяжении всего рассказа рассыльного Крягу, казалось, перестал дышать. Он так напрягся и даже впал в какой-то транс, что не сразу обратил внимание на то, что начальник уже второй раз обращается к нему.
– Слышите меня, ваше благородие? – говорил глава департамента. – Садитесь и запишите сейчас всё со слов рассыльного. Полиция просит всех, кто пользовался услугами художника в последнее время, явиться в управление для дачи показаний. Надо будет опубликовать эту информацию в газете сегодня же…
Записывая полицейскую сводку, Крягу думал о том, как же, однако, загадочно ведет себя по отношению к нему судьба. Ведь это же он и есть единственный свидетель, кто знает всю правду, и какая же это жизненная ирония, что именно он должен донести эту новость до общественности.
В эти мгновения ему казалось, что он становится выше всего этого происшествия и мирской суеты в целом, что сами небеса подобным образом дают ему благословление творить…
Итак, по городу пошла печальная весть о загадочной смерти художника Шмидта. Конечно, в первую очередь полиция опросит прислугу Иляну, господина Ботезата, госпожу Маноле и всех остальных, кто имел незаконченные дела со Шмидтом. В этом смысле некоторую угрозу могли нести показания Ботезата, который пытался попасть в мастерскую как раз тогда, когда произошло трагическое событие.
Так или иначе Крягу придется какое-то время быть настороже. Иляна или кто другой могут вспомнить, что он также бывал у Шмидта в последнее время, и донести в управление. Многое будет зависеть от скрупулёзности ведения дела полицией.
Придя вечером домой, Крягу запер дверь, задернул занавески на всех окнах и полез в свой тайник под кроватью. От вида портрета его переполнили противоречивые эмоции: с одной стороны, радость и гордость от того,
Спрятав картину обратно под пол, Крягу вошел в свой кабинет и задумчиво уставился на рукопись с трактатом. Вот уже два дня как работа над ним приостановилась. Теперь неизвестно, когда он соберется с силами и завершит свой труд. Ведь потеряв все свои сбережения, на несколько недель ему придется сосредоточиться только на работе, чтобы не погрязнуть в долгах и иметь какие-то средства к существованию. Что ж, придется сделать паузу и повременить с презентацией его рукописи важным общественным деятелям.
«Ничего-ничего, – успокаивал себя Крягу, – настоявшаяся подольше мысль будет весомее и мудрее».
Прошел еще один день. Крягу изменил свой привычный маршрут на службу и перестал ходить по Минковской улице. Он не хотел вспоминать о том, что если бы не свернул в тот вечер на Ильинский базар, то никакой трагедии бы не произошло. Не желая копаться в себе, он попросту решил забыть об этом инциденте. Шмидту ничем уже не поможешь, а вот раздувать в себе пламя самобичевания и угрызений совести – это было ни к чему.
Накануне похорон художника Крягу вновь записывал текст короткой сводки об этом для городской газеты. И вновь его посетила мысль о собственной безнаказанности и божественном предназначении. Вот Шмидт уже лежит в гробу, полиция не имеет ни малейших зацепок, чтобы выдвинуть хоть какую-то версию кроме несчастного случая, а он, Крягу, отправляет в последний путь художника посредством передачи этой информации общественному мнению.
Он был на самом пике духовного наслаждения, когда прогремевший рядом голос вернул его к действительности.
– Ба! Ваше благородие! Так что ж вы не явились на следующий день заявить о краже?!
Крягу не поверил своим глазам и ушам! Перед ним стоял тот самый жандарм, с которым он носился тем вечером по рынку, пытаясь поймать воров по горячим следам. Как это было сейчас некстати! Краем глаза Крягу заметил, что его сослуживец Енаки уже отложил в сторону перо и приготовился слушать кое-что занимательное.
– Что же вы молчите? – не унимался жандарм. – Вы же тогда полрынка на уши подняли!
– Я… я… не… Я никого не поднимал, – только и вымолвил жалко Крягу, лихорадочно соображая, как ему замять поскорее этот такой неуместный публичный разговор.
– Ну что же вы, ваше благородие? Вы же тогда и сумку свою мне показывали. С дыркой-то! Говорили, что через прорезь у вас все деньги и свистнули!
Быстро взглянув на Енаки, выражение лица которого застыло где-то между любопытством и удивлением, Крягу понял, что надо отвечать решительнее.
– Господин унтер-офицер! Должен признать, что я тогда ошибся! Вы были совершенно правы, полагая, что я оставил деньги дома! Так и случилось: придя домой, я обнаружил деньги там, в целости и сохранности. Вот ведь бес меня попутал там, на рынке! Простите великодушно, что доставил вам тогда хлопот…