Старый, но крепкий 4
Шрифт:
Я хмурюсь.
— То есть, те парни, которые на испытании с тобой были…
— Да, — дергает головой парень. — Мои ребята.
Мы проходим мимо лавки кожевника, откуда доносится запах свежевыделанной кожи. Впереди шумит рынок: крики торговцев смешиваются с гулом толпы. Но мои мысли далеко отсюда.
— Сколько им, говоришь?
— От десяти до шестнадцати. Ну, в основном. Чуть больше десятка пацанов, несколько девчонок. Ловкие ребята!
Апелий с легкой улыбкой рассказывает о «талантах» своих знакомых, словно это не более чем забавная история. Или просто
— И что, они всегда справляются? — спрашиваю я, стараясь не выдать своего внутреннего смятения. — Наверняка есть история, как их за руку ловили.
— Ну, почти всегда им везет, — пожимает плечами Апелий. — Они умные, шустрые, опытные. Да и кто будет ловить какого-нибудь мелкого пацана, который в дыру в заборе юркнул? Стража за такими не гоняется, у них других забот хватает.
Я молчу.
Мы лавируем между людьми. Впереди уже виднеется рынок, воздух наполняют крики торговцев и запахи свежей выпечки. Но мысли возвращаются к этим детям. Десять лет… В таком возрасте Китт бегал по двору с палкой, представляя себя героем из сказок. А они в это время учатся красть?
— Как ты вообще с ними познакомился? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от этих мыслей.
— Ты думаешь, я на улицах не жил? — невесело скалится Апелий. — У меня тоже история… невеселая. Не суть. Просто, чтобы ты знал: секта — это лучший выход для них. Я им иногда монету-другую подкину, кому иногда работу найду или крышу над головой. Но всех сразу облогадетель… Облага…
Апелий замолчал, не справившись со сложным словом. Я же качаю головой, но молчу.
— А почему бы не устроить их всех на работу? — спрашиваю я, когда мы проходим мимо очередного ряда торговцев. — Ни за что не поверю, что в городе нет работы.
Апелий пытается подобрать слова.
— Думаешь, не пробовали? Только вот кто их возьмёт? Бесприютных никто не любит. У нас репутация… ну, сам понимаешь. Все считают нас мелкими воришками.
Небезосновательно.
— Но ведь есть работы, где это неважно, — настаиваю я. — Разве нет?
Апелий хмыкает ещё раз, но уже с горечью.
— Есть. Но ты думаешь, это легко? Вот смотри. Рыбу ловить — это одна из немногих возможностей. Утром на пристань приходишь, нанимаешься за пару монет к рыбакам. Они дают тебе таскать корзины с рыбой или разрешают на реку выйти с ними, ставить сети. Но это тяжёлый труд, Китт, и платят гроши. А если кто-то из них узнает, что ты из «уличных», могут и не заплатить, дадут пару рыбин, скажут «радуйся, что я тебя накормил».
— Можно купить сети, лодку…
— И отхватить от рыбаков! — закончил Апелий. — Идем дальше — можно грузчиком работать на рынке или в порту. Таскать мешки с мукой или ящики с товарами. Но легко надорваться, и платят так же — могут пинком за прошлую кражу, вымышленную или реальную. Помогать в лавках иногда берут: пол подметать, воду носить, мусор выносить, но десяток ребят так не устроишь. Можно на мельнице мешки с зерном и мукой таскать. Можно наняться к кузнецу — меха качать или уголь подбрасывать в горн. Но это редкость. Кузнецы обычно берут учеников
Он замолкает на мгновение, будто вспоминая.
— В основном работа на полях. Землю копать для посадок, летом урожай собирать. Но это сезонная работа.
— Чего-то ты мне недоговариваешь, — качаю я головой. — Давишь на жалость, пытаешься объяснить, что выхода нет, но я сам знаю, как это работает. При желании можно найти работу.
Апелий пожимает плечами, не опровергая мои слова, но и не подтверждая их.
— Смотри, в чём дело, Апелий. Все эти разговоры про тяжёлую жизнь, про то, что выхода нет — это пустые слова. Люди просто находят оправдания. Парни режут кошельки, воруют с прилавков, а если их поймать за руку — наверняка сразу начинают ныть: «Мне надо было покушать» или «А что я могу сделать?». Да всё они могут. Просто не хотят.
Апелий бросает на меня хмурый взгляд, но молчит. Продолжаю:
— Да, жизнь иной раз плохая, но у всех есть свои проблемы. Но разница между теми, кто выбирается из грязи, и теми, кто остаётся в ней? Одни пытаются выбраться. Пусть за медяки, пусть иной раз надрываются, но работают. А другие только костерят судьбу, ждут подачек и спрашивают «А что я могу?», «Что мне делать?». Им проще сказать: «Меня никто не возьмёт», чем пойти и доказать обратное. Проще протянуть руку за чужим кошельком, чем взять лопату или корзину. Потому, что одно — путь привычный, а второе — неизвестно и страшно.
Апелий останавливается и оборачивается ко мне. В его прищуренном взгляде появляется нечто острое, злое.
— Скажи мне, Китт, ты хоть раз голодал по-настоящему? Ты хоть раз спал под открытым небом в сезон дождей? Ты хоть раз видел, как твой друг умирает от болезни, потому что у тебя не было монет на лекарство? Или ты только со стороны смотрел? Легко рассуждать, когда у тебя есть выбор! А у них выбора нет! Они живут одним днём. Сегодня украл — сегодня поел. Завтра… А кто знает, будет ли у пацанов «завтра»?
— Это не оправдание, — вспоминаю я свои первые забеги в горах, когда ничего не мог и сдох бы, встретившись со слабеньким скелетом, когда просыпался от холода и смотрел на иней на кровати. — Люди способны меняться. Просто не все хотят этого, и не у всех есть достаточный стимул. Я тоже не с серебряной ложкой в руке родился, если хочешь знать.
Может, дело в том, что некоторые беспризорники не хотят меняться? Кто крал, продолжает красть, кто сбегал с работы, прихватив инструменты, продолжает сбегать.
Я еще на Земле удивлялся: если у тебя нет работы и жилья, если ты на улице ночуешь, то можно найти хотя бы какую-то работу, на той же стройке или дворником, месяц поработать, купить себе нормальную одежду и снять комнату, чтобы устроиться на работу получше. Простая схема, которой один человек, сорвавшийся в финансовую и социальную пропасть, последует, а другой станет бомжом и будет ночевать на вокзале. Не знаю, что их конкретно держит там, на дне, и не стремлюсь выяснять. Но менять планы и вместо стариков с окраин везти на остров беспризорников я не стану.