Статьи, дневники, замыслы

Вертов Дзига

— Привет, Оля. — Я здороваюсь совершенно нейтральным тоном без намека на эмоции. Хотел бы сказать, что это потому что их нет, но на самом я пока и сам не разобрался, что чувствую в этот момент. Значит, пока без скандала и обнимашек. — Хорошо выглядишь.

Не вижу ни единой причине не сказать ей об этом. На прошлой неделе я так же чесал за ухом и нахваливал псину одного моего сотрудника. Потому что у псины была хорошая морда и гладкая блестящая шерсть. Все это я мог бы сказать и об Оле.

— Ты тоже, Грей, — натянуто улыбается Кузнецова.

И

ежу понятно, что она рассчитывала не на такой сдержанный прием. Наверное, в ее влажных фантазиях мне надо было разрыдаться, упасть ей в ноги и сделать себя виноватым за все ее проёбы. Ну или как там должен себя вести «правильный мужчина», согласно теории разных женских коучей?

— Ты не могла бы… — Выразительно поглядываю на дверцу моей машины, доступ к которой она перекрыла своей спиной.

Оля отпрыгивает как ужаленная.

Бросаю сумку в салон и направляюсь к водительскому сиденью.

— И… все?! — Кузнецова прищуривается, от возмущения вскидывая руки.

Я бы мог устроить ей показательную «цыганочку с выходом»: сделать вид, что ни хрена не понимаю, о чем она, вынудить развернуть душу гармошкой, а потом от всей души там нагадить, но на ее счастье, все это я уже сделал с Шубой и Роговым буквально на днях. Воспоминания об этом еще слишком свежи, я еще не успел как следует ими насладиться, так что, хоть Оля этого и не знает, ей сегодня крупно повезло.

— Соболезную, — говорю коротко и все тем же выхолощенным тоном. — Хочешь еще один букет?

— Как ты можешь быть таким… черствым? — Она хмурится и на ее красивом, очень красивом лице, появляется гримаса боли.

— Ну, я же сирота казанская, откуда мне знать, что такое смерть родителей. Я бы мог сказать, что ты должна бы чувствовать облегчение от того, что она не мучилась и ушла до того, как перестала называть тебя именем вашей домашней собаки, но ты ведь здесь не за этим?

— Я хотела увидеть тебя, Грей.

— Увидела? — Кручусь вокруг своей оси, изображая манекен на подставке. — Так достаточно?

— Вижу, что ты в своем репертуаре: паясничаешь и устраиваешь представление даже для одного зрителя.

— Гордись — видишь, как я ради тебя стараюсь.

— Нам надо поговорить, Влад.

— А вот это вот что, по-твоему? Азбука морзе?

Клянусь, я так себя вымотал, что не собирался использовать удобный момент с Кузнецовой, чтобы поставить ее на место. Надеялся просто отвязаться от нее по быстрому, хотя бы сегодня. Но то, как ее растерянное лицо приобретает очень хорошо знакомые мне сучьи черты, буквально подстегивает пересмотреть свой «нейтралитет».

— Это не займет много твоего времени, — продолжает Оля. — Но, уверяю, очень тебя заинтересует.

— Ну вперед, я слушаю. — Бросаю взгляд на часы. — Только учти — придется использовать на полную эти три минуты славы, потому что я очень спешу.

— К своей новой бабе? — кривляется Оля. — Это она тогда хватал твой телефон и разговаривала со мной так, будто имеет право за тебя отвечать?

За пять лет брала я изучил ее вдоль и поперек. Но и Кузнецова тоже

успела кое-что обо мне узнать. Например, что на меня действует как красная тряпка на быка, когда кто-то говорит или действует от моего имени, не получив предварительного благословения. Еще когда мы были в браке я долго и настойчиво отучал Олю от дурной привычки разузнать пароль от моего телефона и рыться в моих личных вещах. Ей это страшно не нравилось, она ревновала меня к каждому столбу и хотела контролировать каждый чих, а мои попытки иметь свое личное пространство списывала на тяжелое детство, комплексы и, конечно, десяток любовниц одновременно.

Вот почему я так завелся, когда Нимфетаминка «сыграла» вместо меня за моей спиной.

Вот почему я так офигел, когда она потом извинилась и сказала, что такое больше не повторится. За пять лет брака Кузнецова так и не смогла искоренить в себе эту дурную привычку.

— А как еще моя женщина должна общаться с бухой в дым тёлкой, которая звонит мне во втором часу ночи?

— Я — твоя жена, Грей! — Оля тычет себя пальцем в грудь, как будто без этого волшебного жеста ее фраза не будет законченной.

— Бывшая жена, — поправляю не без удовольствия. Можно считать меня последним говном, но в эту минуту я испытываю некоторое садистское удовольствие от того, как яростно Оля называет себя моей женой. Пять лет назад, когда бежала от меня, роняя тапки, она и представить не могла, что в один прекрасный день мы окажемся вот в этой точке. — И, заметь, ты сама так решила.

— Нет, не бывшая. — На лице Оли появляется хорошо отрепетированный триумф. — Я не подала на развод, Грей.

Я чувствую себя как чувак, которому посреди бела дня, в поле, на голову упад кирпич.

— Сначала было не до того, — Кузнецова поправляет волосы тем самым жестом, который делают все актрисы сериалов, когда нужно подчеркнуть, что их героиня в порядке. — Потом все как-то закрутилось. И я подумала, что раз никто из нас все равно не собирается связывать себя узами брака снова — возможно, эту связь стоит сохранить.

— Ты прислала мне заявление о разводе.

— Ну-у-у-у-у… — Еще один взмах головой и киношный разлет прядей. — Просто маленькая хитрость. У меня всегда было много друзей, в разных… местах. Но если хочешь знать правду, то я просто хотела тебя расшевелить. Заставить сделать хоть что-то, чтобы ты меня вернул. Подумала, ты хотя бы попытаешься и тогда я скажу тебе правду.

Хорошо, что между ней и мной в эту минуту идеально гладкий капот моей тачки, царапать который ради одной суки было бы настоящим преступлением. А еще я не трогаю женщин, и это правило распространяется даже на вот таких попутавших берега сук.

— Так что, — Оля вздыхает и на ее идеальных пухлых губах появляется такая же идеально-журнальная улыбка, — мы с тобой до сих пор женаты, Грей. Именно это я и хотела обсудить. Согласись, что улица — не подходящее место для такого разговора. Тут неподалеку есть хороший ресторан, а я так спешила тебя обрадовать, что не успела позавтракать.