Статьи, дневники, замыслы

Вертов Дзига

— Успокойся ты, блядь, — требует Грей. Он все так же не повышает голос, но мне почему-то закладывает уши.

— Пусти меня, — продолжаю дергать рукой уже ни на что особо не надеясь. — Мне больно, Грей.

И его пальцы моментально разжимаются, как будто я произнесла заклинание.

Он делает шаг от меня, как будто хочет дать немного свободного пространства моим разбушевавшимся нервам. Но это все равно не особо помогает, потому что в моей голове снова вспыхивает его оглушительное признание и мелкая дрожь прошибает тело как направленный

удар молнии.

— Грей, пожалуйста… — Наверное, бессмысленно просить его оставить меня в покое хотя бы на несколько минут, но я все равно попытаюсь, пока у меня не случилось безобразная истерика или — и того хуже — паническая атака. — Мне дышать нечем. Отойди… прошу…

— Ань…

— Умоляю, Грей… — Без преувеличения держусь на последней нервной клетке. — Ты мне дышать не даешь.

Влад отступает. Не знаю, как далеко, потому что последние несколько минут даже взгляд от земли оторвать не могу, но теперь его кеды перестают маячить в поле моего зрения.

Спокойно, Аня.

Вспомни про дыхательную гимнастику.

Это плацебо, но это всегда тебя выручало.

— Если ты думаешь, что подаренная машина как-то сгладила это дерьмо, Грей, то ты сильно ошибаешься.

— Ты сильно ошибаешься, если думаешь, что эти вещи между собой связаны, — без заминки, как будто знал, что я скажу именно это, отвечает он.

По звуку, стоит недалеко, но, наверное, я могла бы попытаться сбежать.

А куда?

И главное — как, если Марина у него?

— Это такой план был, да? Усыпить бдительность, назвать жену «бывшей женой», заманить в свой дом — а потом поставить перед фактом, зная, что мне некуда идти?

— Твои умозаключения поражают быстротой, но не точностью.

— Еще бы ты сказал что-то другое.

— Я не знал, что она до сих пор моя жена, Нимфетаминка.

— Мне не нравится, когда ты так меня называешь. — На самом деле нравилось, но несколько минут назад случилась метаморфоза и теперь мне не нравится почти все, что он говорит. — «Не знал, что до сих пор женат» — это такой особенный вид морального насилия?

На этот раз Грей вообще никак не реагирует.

Что мне делать?

Я мысленно проклинаю себя за все на свете, но больше всего — за то, что дала позволить обвести себя вокруг пальца. Расслабилась, даже успокоилась. Завтраки готовила как дура набитая, даже расстроилась, когда он не пришел.

Разрешила себя трогать.

Уложить в постель.

За три дня.

Господи.

Жгучая смесь отвращения к самой себе помноженная на мысль о том, какой легковерной и легкодоступной я оказалась в свои уже далеко не маленькие годы, заставляют желудок сделать кульбит. Рвота подкатывает к горлу так стремительно, что я даже не успеваю хоть как-то ей противостоять.

Сгибаюсь пополам.

— Блядь, Ань!

Меня долго и безудержно выворачивает наружу.

Спазмы не прекращаются даже когда в моем желудке не остается вообще ничего.

Меня тошнит брезгливостью и болью.

Тошнит так

сильно и остро, что подгибаются ноги.

Я хочу сказать Грею, чтобы больше никогда не смел меня трогать, потому что снова чувствую на себе его руки, но мои голосовые связки, кажется, тоже вышли из строя. В том месте, где я чувствую его прикосновения — сейчас мое тело настолько вышло из строя, что его ладони ощущаются как будто вообще везде — кожа горит и зудит даже через одежду.

— Где болит, Ань? Что мне сделать? Да скажи ты что-нибудь!

Я кое-как одергиваюсь. Наверное, это просто рефлекс, потому что происходит почти без участия мозга. Снова и снова дергаюсь как будто под напряжением, пока до Грея, наконец, не доходит, что мои конвульсии — результат его близкого присутствия. И он снова отступает. А я, наконец, могу сделать вдох.

Один, потом еще один, и следующий, уже глубокий, после которого в голове потихоньку проясняется.

Я испачкала рвотой собственную обувь, но чувствую себя грязной с ног до головы.

И что теперь?

Куда идти?

Ползком на коленях к отчиму и умолять… о чем? Вручить меня Шубинскому? Кого? Меня или Марину? Образ моей маленькой сестры рядом с тем ужасным стариком разрывают нервы еще одной порцией болезненных спазмов.

Я снова как будто возвращаюсь в тот день, когда у меня не было ничего, только вера в Бога, что случится какое-то чудо и мы с Мариной окажется в безопасности. Вот, оказались. Из огня да в полымя.

Почему-то взгляд фиксирует проходящую мимо девицу с «папиком» — парочку из автосалона. Мне кажется, или теперь она смотрит на меня не как на более удачливую «коллегу», а как на тряпку, которой смахнули пыль с обуви? Это ведь проекция подсознания, на нас с Владом не написано, что я вдруг узнала, за что мне на голову валятся такие дорогие подарки. Или это и без слов настолько очевидно?

Только через секунду замечаю, что на самом деле стою тут одна — Влада нигде не видно.

Но его машина по прежнему прямо за мой спиной. Облокачиваюсь лопатками на прохладных металл в надежде получить хоть каплю облегчения. Нифига это не помогает. Меня сейчас даже целая ванная со льдом вряд ли сможет остудить. На вопрос «что дальше?» по-прежнему нет ответа. У меня нет денег. У меня нет жилья. Вопрос по опеке Марины до сих пор не решен. Но спасибо Грею — хоть документы вернул. И даже телефон, на котором я зачем-то проверяю время, тоже подарок моего «спасителя».

И Грей прекрасно знает, что деваться мне некуда, иначе не оставил бы вот так без присмотра. Куда я уйду без сестры? Ради Марины разрешу себя как собаку на любую цепь посадить.

«А если хвостиком вилять прикажешь — тоже сделаешь?» — ёрничает внутренний голос. Он сегодня просто в ударе — одни упаднические настроения. Хотя нет, есть среди всего этого одна приятная мысль — по крайней мере мой «женатик» молодой и красивый.

Закрываю лицо ладонями, прячась от собственного неуместного цинизма.