Статьи из газеты «Труд»
Шрифт:
№ 152, 18 июля 2010 года
Гноев ковчег
Самой востребованной специальностью этого года стало госуправление.
Самой востребованной специальностью этого года стало госуправление (конкурс — 160 человек на место, поскольку факультетов госуправления у нас сравнительно немного). Что тут ужасного? Много чего, но в первую очередь — профессиональный расклад, который существует в стране с середины нулевых. Виктория Токарева, будучи мастером изящной формулировки, диагностировала: профессии исчезли,
Уже в середине 90-х у литературных героев и киноперсонажей фактически не стало профессий, или эти профессии перестали быть сущностной чертой в их характеристике. Дети уже не хотели стать космонавтами, пожарными, летчиками, учителями и врачами — они хотели иметь то, а не быть тем-то. Народившаяся в конце ХХ века теория пост-индустриального общества провозгласила, что закончилась эра производства, настала эра потребления, что торговец и рекламщик значат больше, чем создатель продукта, и что профессия есть одна — управленец. А работать (считалось по умолчанию) будет третий мир, который всех и накормит.
Все перечисленные тезисы и на Западе привели к кризису, а в России не годились вовсе никуда. Страна перестала работать — вообще, абсолютно. Дети в начале 90-х поголовно мечтали быть братками и путанами. Дети во второй их половине желали быть менеджерами и пиарщиками, и наивысший конкурс был на экономические факультеты. В начале нулевых главные специальности были связаны уже с добычей сырья, а также с экономическими спорами и захватами, сиречь рейдерством, — и дети поголовно захотели стать юристами. Но и эта эпоха оказалась чересчур романтической: новый кризис оказался куда глубже предыдущего и решительно упразднил практически все занятия и специальности. Неподвижным и невредимым истуканом осталось только государство, которому в России никогда ничего не делается, даже после революционных разрух первым отстраивается именно оно.
Дети — и некоторые родители — обладают нюхом. Они понимают, что в сегодняшней России профессионал не востребован и неприкосновенной — стабильной, денежной — осталась единственная профессия: близость к седалищу Главного. Если полагать наше образование ковчегом, на котором в трудные годы пытаются спасти хотя бы молодых, ковчег получается прямо-таки Ноев: вот семь пар проституток и рэкетиров, юристов и экономистов, менеджеров и копирайтеров — зеркало российских представлений о том, кто спасется в очередном пятилетии. Сейчас стало ясно, что бессмертно и всегда накормлено только государство. Это довольно гнойная ситуация, поскольку государство, занятое чистым самосохранением и самообслуживанием, мало кому нужно и грозит скоро рухнуть. И тогда…
Тогда самыми востребованными профессиями станут врачи, строители, учителя и прочие спасители человечества, обладатели простых, но необходимых навыков. Хочу ли я такого сценария? Ни в коем случае. Вижу ли другие средства победить получившийся перекос? Нет.
№ 157, 25 августа 2010 года
Автопробег по параболе
Путин сейчас видит, что все, в общем, в порядке.
Что-то мне напоминает это путешествие Путина по Сибири и Дальнему Востоку. А, вспомнил! Это же один в один возвращение Солженицына, путешествие с целью знакомства со страной. Правда, лукавство любого путешествия в том, что много при таком скольжении
Дальневосточному киту ясно, что конечной точкой путешествия является Кремль. И хотя доехать от Белого дома до Кремля с мигалкой — пятиминутное дело, в нынешних условиях уместно вспомнить замечательную «Параболическую балладу» Андрея Вознесенского: «Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра, он дал кругаля через Яву с Суматрой». Здесь, чтобы с Краснопресненской набережной доехать до Красной площади, приходится давать кругаля через Дальний Восток, Читу, Хабаровск: Но иначе не доедешь: стилистика общения с народом нуждается в радикальном обновлении. После пожаров вечное путинское «Все дадим, все сделаем» обнаружило свою роковую недостаточность.
Люди требуют заботы, внимания и конкретики. В Нижнем Новгороде премьера оскорбляли и закрикивали. Естественно, он хочет сгладить тогдашнее впечатление. Он хочет пообщаться с электоратом. Сама стилистика путешествия ориентирована на конечную цель — все на тот же Кремль. Ведь Путин не просто едет — он рулит! Мороз-воевода на «Ладе» объехал владенья свои: сама парадигма объезда владений ненавязчиво переводит Путина в ранг Хозяина. Интенсивно-канареечная машина наводит на мысль о желтой майке лидера.
Особенно много копий сломано вокруг интервью Владимира Путина Андрею Колесникову («Ъ»): сигнал недвусмысленный. В книге «От первого лица» Путин уже давал развернутое интервью этому журналисту (и Наталье Геворкян), и это было ровно перед выборами. Премьер, он же президент, он же национальный лидер, редко и неохотно беседует с отечественными СМИ. Если он взял Колесникова в машину и повез по новой, не успевшей еще капитально растрескаться дороге — это говорит о том, что ровное, стабильное обожание для него теперь недостаточно. Нужны новые информационные поводы и опытные журналисты — Колесников сам настолько обаятелен, что и люди, о которых он пишет, иной раз выражаются прелестно. Читаешь и думаешь: да чего уж такого, собственно, Путин-то?
Нормальный мужик, у меня вот дачный сосед похож: Беда лишь в том, что типичный дачный сосед на десятки лет попадает на самый верх — с его масштабом личности и представлением о том, что весь мир хочет его ограбить. И от этого диссонанса не спасет никакой Колесников. Да он и не хочет спасать, это там между строк.
А народ что ж — народ не против. Проезжает кто-то на странной желтой машине, и пусть себе. Надо жить своей жизнью, помогать себе самим, читать и смотреть что хочется и спасать себя тоже подручными средствами. А он, едущий где-то там по своей абсурдной параболе, — так далеко и настолько отдельно:
И это самое ценное, к чему приехал Владимир Путин за десять лет пребывания у руля нашей общей и тоже довольно смешной машины.
№ 162, 1 сентября 2010 года
Грешный мой язык
Почин Совета Европы отказаться от слов «отец» и «мать», заменив их универсальным «родитель».
Почин Совета Европы отказаться от слов «отец» и «мать», заменив их универсальным «родитель», кажется мне поистине великим, но недостаточно радикальным. Конечно, любой намек на то, что мать женского рода, а отец — мужского, лишний раз напоминает о различии и, следовательно, неравенстве полов.