Статьи
Шрифт:
Цепи они для скота приобрели и производят ими торговлю, только плохо продаются. Надо бы рекламки сделать, хоть в “Пчелке” что ли. “Трудов Вольного экономического общества” обозные извозчики не читают, да они, впрочем, и ничего не читают; а кроме извозчиков, этих скотских цепей у “Вольного экономического общества” купить некому, и придется им ржаветь в модельной комнате до второго пришествия, то есть до второй попытки вольных экономов заготовить полезные орудия для распространения их по дешевой цене.
Мы говорили, что вольные экономы, владея большим капиталом, приобретенным чрез пожертвования, не умеют им распорядиться или распоряжаются им самым непроизводительным образом. То же самое скажем и теперь. Мы говорили, что члены этого общества вовсе не экономисты, а говоруны. То же самое скажем и нынче. Мы говорили, что нельзя даже питать надежд на пробуждение в этом обществе какого-нибудь осязательно-полезного движения, какой-нибудь попытки войти в жизнь края с доброй инициативой. Нынче скажем,
“Чем старее, тем хуже”.
2) Малая экономическая говорильня (Политико-экономический комитет, учрежден при Вольном экономическом обществе) находится по-прежнему под управлением бывшего профессора политической экономии Ивана Васильевича Вернадского. Это его креатура, и он здесь как патриарх в родной семье, держится несколько фамильных принципов, то есть управляет родом своим с некоторым оттенком, весьма впрочем тонко проводимого и самого либерального, деспотизма. Он не кипятится и не топочет лошачком, как делает председатель одного пеккинского комитета, а стоит благородно, гордо, осанисто, держит себя с достоинством и род свой в достоинстве удерживает. Он не кричит пронзительным фальцетом: “Господа! Если уж вы меня избрали в председатели, так позвольте мне быть председателем” (то есть нраву моему не препятствуйте), как это делает тот же, топочущий лошачком, пеккинский ученый. Иван Васильевич не только сам не кричит, но и роду своему кричать не позволяет. У него во всем субординация и порядок. Он, если войдет в какой-нибудь экстаз, то выразит все это, так сказать, мимически, благородным жестом, энергическим словом, — жару, инбирю в речь подбросит и только; но всегда непременно начнет деликатно. Скажет: “Милостивые государи! Само собою разумеется”, а тут и пойдет. Если же другие забудутся и заведут дезордр, то он сейчас за колокольчик, поднимется, скажет: “Милостивые государи! Само собою разумеется… ” и докажет, что в собраниях просвещенных людей дезордра быть не должно; но он докажет это так, что те самые люди, которые производили дезордр, убеждены, что Иван Васильевич выражает их собственные мысли. У него хочешь говорить, так дай прежде кончить другому, а не ори, не перекрикивай чужого слова шириною непомерной глотки. Говори всяк в свое время. Так это у него и ведется, и беседа в его говорильне действительно похожа на беседу порядочных людей, собравшихся потолковать и толкующих, не перекрикивающих друг друга.
Мы так нетребовательны и так хорошо знаем, как трудно призвать какую-либо горсть нашего люда к какому-либо делу, не доставляющему ни прямых выгод, ни особого удовольствия, да еще заставить его подчиниться правилу, порядку, закону, хоть бы самому необходимому, — что мы и в одной этой выдержке г. Вернадским своего рода полагаем не малую с его стороны заслугу. Научил хоть тридцать или сорок человек вести себя как следует в публичных прениях.
Без всяких шуток, если принять во внимание, что И. В. Вернадский, удаляясь от своего благородного друга и ученого противника Владимира Павловича Безобразова (известного сочинителя неудобочтимых экономических статей), мог завербовать в свою говорильню только самое ограниченное число сепаратистов из Политико-экономического комитета Географического общества, а на пополнение комплекта брал кого с дубка, кого с сосенки, нельзя не подивиться, что беседы в его говорильне действительно ведутся во всех отношениях лучше, чем в прочих говорильнях, и особенно в Комитете грамотности, где безобразие заседаний доходит до последних размеров. Вообще он, несомненно, лучший из наших петербургских спикеров.
О пользе, приносимой малою экономическою говорильнею, не может быть никакой речи, потому что эта говорильня не имеет ровно никаких средств проявлять свою деятельность во внешности: она только может заниматься известными вопросами в теории.
Но, может быть, и занимаясь теоретическими рассуждениями, она могла бы принести более пользы, чем она приносит? Очень может быть, и мы постараемся это доказать, как только покончим с тремя остающимися к отчету говорильнями и от вопроса, что говоруны делают, перейдем к вопросу, что они могли бы делать?
3) Географическая говорильня (Русское географическое общество) положительно бездействует. Кроме экспедиции, работающей на Каспийском море, да сибирского отдела, нигде и ни в чем не видно его инициативы. После блестящих его заседаний, происходивших под председательством великого князя Константина Николаевича, два года тому назад, мы решительно не узнаем, что с ним сделалось? Где делись эти молодые, свежие люди, которые вошли и заговорили как-то смело, честно, дельно? Куда спрятался этот отлично разрабатывавшийся там и вовсе неразработанный еще вопрос о русском расселении? Что делают отделения этнографии и статистики? Почему молодые, способные члены никуда не посылаются, и еще мудренее, почему они или не ходят в заседания, или даже вовсе выбывают из общества? Все эти вопросы весьма интересные, и ежели географическое общество, или по крайней мере хоть редактор его записок г. Бестужев, ставит во что-нибудь любопытство публики, недоумевающей, почему это общество так вяло и пассивно, то, авось-либо, хоть словцом обмолвятся на эти вопросы. Пассивность этого общества
Журнал общества под редакциею г. Бестужева-Рюмина, к крайнему нашему удивлению, также плох, также утомительно скучен. Хотя на вид он и смотрит книгой, но читать в нем нечего, и если кто-нибудь из наших читателей собирался запастись этим изданием, то не советуем производить такой, вполне бесполезной, затраты.
В нынешнем, 1863 году общим собранием решено украсить залу общества портретом адмирала Федора Петровича Литке, человека, который действительно понес в своей жизни очень полезную географическую службу и должен быть дорог Русскому географическому обществу.
Ну, это похвально, — а дальше что?
А дальше ничего.
4) Говорильня о грамотности шептала, что непременно ей нужно на место Сергея Сергеевича Лашкарева выбрать себе нового председателя; стали выбирать — и выбрали Сергея Сергеевича Лашкарева. Эта говорильня достойна порицания. Каждый сколько-нибудь серьезный человек, желающий успеха народному развитию и рассматривающий возможность этого успеха в связи с гражданскими способностями людей, берущихся идти впереди народа, выходя из безалаберных и пустых заседаний комитета грамотности, почувствует себя обиженным, угнетенным, раздавленным. Он ощутит все свои заветные надежды разбитыми. Он увидит тут господство бездарности, давящей и гнетущей, прыткие, но бестактные стремления молодости и ровно никакого регулирующего начала.
Комитет этот основан при III отделении Вольного экономического общества по программе довольно скромной, но весьма удобоисполнимой и полной. Эта удобоисполнимость сначала понравилась очень многим, и в комитет беспрестанно поступали очень молодые люди, истинно преданные делу распространения в народе полных сведений посредством грамоты. Начал этот комитет как будто и дельно: положено было заниматься решением возникающих педагогических вопросов, критическим разбором книг, назначаемых для распространения в народе; содействием учителям и вообще ревнителям грамотности в устройстве и содержании школ, изданием нужных книг с соблюдением возможно большей экономии и наконец усилением сбыта издаваемых и приобретаемых комитетом книг во всех углах государства. Для последней операции предположено было учредить в разных местах по городам книжные склады, из которых бы товар без коммерческого повышения цены шел прямо в руки народа. Кажется, ничего будто, — все удобоисполнимо, возможно и довольно нехитро.
Но только что дело началось (тогда комитет собирался под председательством Ивана Васильевича Вернадского), пришла г. Вернадскому несчастнейшая мысль выделить из комитета какое-то “бюро”, обязанное делать предварительные соображения, вести дела и полагать мнения, внося их, впрочем, на утверждение комитета. Кажется, на что бы в свободном и тогда весьма еще не большом собраньице еще создавать собранье в собраньи. Сойдутся люди и могут посудить, порядить, лучше ли обязательное обучение грамоте или лучше необязательное? Держаться ли какой-нибудь угрожающей системы с учениками или отбросить вовсе эту систему? Издавать ли старые, любимые народом буквари с оксиями и овариями или стараться выводить их из употребления сразу? и т. п. Потом посмотрят новые книги или рукописи, предлагаемые к покупке, и порешат, что вот предлагаемую арифметику прочитайте вы, г. Студитский, историю вы, г. Небольсин, бытейские рассказы вы, отец Гумилевский, азбуку вы, г. Паульсон, тот или другой, кто этим делом маракует больше, — да и расскажите нам по совести. А не полагается комитет на одного, ну, поручи двум, трем, наконец, а в следующем заседании выслушай их, сообрази их мнения и поступай по усмотрению. Для складов же ищи по городам соревнователей, которых, если с толком искать, в каждом городке всегда найти можно; или в крайнем случае, сходись с книгопродавцами, вызывай их к соревнованию. На столько-то русский купец податлив. А затем пожелай друг другу всякого благополучия и расходись по дворам на страду до будущего собрания.