Статистическая вероятность любви с первого взгляда
Шрифт:
— А она купила билет? — поинтересовался любопытный Оливер.
— Думаю, едет зайцем.
— Бедняга! Ей и в голову не приходит, что она окажется в чужой стране.
— Ага, где произношение у всех такое, что ни слова не разберешь.
Оливер махнул рукой, прогоняя муху.
— Ей, наверное, кажется, что она летает ужасно быстро, — задумчиво произнесла Хедли. — Знаешь, как на движущейся дорожке? Гордится небось!
–
Ты что, физику совсем не учила? — закатил глаза Оливер. — Теория относительности! Скорость движения
— Фу на тебя, отличник!
— Муха летает точно так же, как в любой другой день своей жалкой мушиной жизни.
— Не считая только, что она при этом попадет в Лондон.
— Ну да. — Оливер наморщил лоб. — Не считая этого.
В слабо освещенном салоне появилась стюардесса. В руках у нее была целая охапка наушников с болтающимися, словно шнурки от ботинок, проводками. Перегнувшись через спящую старушку, стюардесса громким шепотом спросила:
— Вам не нужно?
— Нет, спасибо, — ответил за обоих Оливер.
Стюардесса отправилась дальше, а Оливер вытащил из кармана собственные наушники и отцепил их от плеера. Хедли, нашарив рюкзак под сиденьем, начала искать свои.
— Нельзя пропустить уток! — пыталась шутить она, но Оливер уже ее не слушал. Он с любопытством рассматривал стопку книг и журналов, которые Хедли сложила к себе на колени, роясь в рюкзаке.
— Я смотрю, ты иногда все‑таки читаешь хорошую литературу!
Оливер взял в руки потрепанный томик «Нашего общего друга». Бережно, прямо‑таки с почтением, начал перелистывать страницы.
— Люблю Диккенса.
— Я тоже, — откликнулась Хедли. — Но этот роман я не читала.
— Прочитай, — посоветовал Оливер. — Один из лучших.
— Да, говорят…
— Кто‑то его точно читал. Смотри, сколько загнутых страничек.
— Это папина книга, — нахмурилась Хедли. — Он мне ее дал.
Оливер, взглянув на девушку, закрыл книгу.
— И что?
— Вот, везу в Лондон, надо вернуть.
— Не прочитав?
— Не прочитав.
— Чувствую, тут что‑то непросто.
Хедли кивнула:
— Правильно чувствуешь.
…Папа дал Хедли «Нашего общего друга» во время той лыжной поездки, после которой они больше не виделись. Уже в аэропорту, по дороге домой, он вдруг вытащил из сумки толстый черный том с пожелтевшими страницами и загнутыми кое‑где уголками — словно из пазла выпали кусочки.
— Я подумал, тебе должно понравиться, — сказал папа.
В его улыбке проглядывало отчаяние. С тех пор как Хедли подслушала его разговор с Шарлоттой и все детали наконец‑то сложились в общую картину, она с ним почти не разговаривала. Она дождаться не могла, когда вернется домой, чтобы свернуться клубочком на диване, уткнуться головой в мамины колени и выплакать все слезы, которые она так долго сдерживала. Плакать, плакать и плакать, пока не останется больше поводов для слез!
А тут папа со своей непривычной
— Не бойся, это не стихи, — робко улыбаясь, сказал папа.
Хедли в конце концов взяла книгу. Посмотрела на обложку. Никаких рисунков, только заголовок на черном фоне: «Диккенс. “Наш общий друг”».
Папин голос чуть заметно срывался:
— Я стараюсь не донимать тебя советами, что читать, но некоторые книги слишком хороши. Жаль было бы их потерять среди всего этого.
И он сделал неопределенный жест.
— Спасибо.
Хедли крепко прижимала книгу к груди, обнимала ее изо всех сил, — чтобы удержаться и не обнять папу. До чего же несправедливо, что у них только это и осталось — эта натужная встреча, это ужасное молчание! А все он виноват! И все‑таки ее злость на него — худшая разновидность любви, тоска и мука, терзающие сердце. Хедли никак не могла избавиться от ощущения, что оба они — два кусочка из разных головоломок, и ничто в мире уже не заставит их соединиться вновь.
— Приезжай в гости, ладно?
Папа сделал движение — обняться, и Хедли кивнула, утыкаясь ему головой в грудь, и только потом начала пятиться назад. Она знает: не приедет. Даже если бы она согласилась, на что надеются папа и мама, как чисто технически это осуществить? Проводить Рождество в Англии, а Пасху — в Америке? Видеться с папой пару раз на праздники да недельку в летние каникулы? Ловить обрывки его новой жизни, где ей, Хедли, нет места? При этом упуская драгоценные мгновения маминой жизни? А мама чем провинилась, чтобы ей оставаться совсем одной на Рождество?
Это не жизнь, считала Хедли. Если бы время было растяжимым или можно было находиться в двух местах одновременно… А еще лучше — если бы папа просто вернулся домой. Для Хедли не было компромисса: все или ничего. Нелогично, неразумно, хотя в глубине души она понимала, что ничего — это слишком тяжело, а все — невозможно.
Вернувшись домой, она засунула книгу в дальний угол книжной полки. Потом опять вытащила, спрятала под стопку других книг на письменном столе, потом перепрятала на подоконник. Толстый том скакал по всей комнате, словно камешек по воде, и, в конце концов, упокоился на дне платяного шкафа, где и пребывал до сегодняшнего утра…
И вот теперь Оливер его листает, перебирая страницы, которых никто не касался уже много месяцев.
— Это его свадьба. Папина, — тихо произнесла Хедли.
Оливер кивнул:
— А‑а…
— Угу…
— Как я предполагаю, книга — не свадебный подарок.
— Нет, — быстро ответила Хедли. — Скорее символ. Или, может быть, протест.
— Протест посредством Диккенса. Любопытно.
— Вроде того.
Он все еще переворачивал страницы, время от времени останавливаясь и проглядывая несколько строк.