Статистическая вероятность любви с первого взгляда
Шрифт:
Они покосились друг на друга, и Хедли захотелось плакать от внезапной неуверенности на лице Оливера — точного отражения ее собственной. Вроде бы и не было четкой границы между вчерашней ночью и сегодняшним утром — всего лишь рассвело, но все непоправимо изменилось. Хедли вспомнила, как они стояли в тесном коридорчике возле туалетов, и казалось, что вот‑вот что‑то случится и мир станет другим. А теперь они просто двое вежливых незнакомцев, как будто все остальное ей примерещилось. Если бы можно было сейчас развернуться
— Как ты думаешь, — севшим голосом спросила она, — мы все темы для разговора исчерпали за ночь?
— Исключено, — ответил Оливер, и от его улыбки, от тепла в его голосе у Хедли внутри словно начала раскручиваться туго сжатая пружина. — Мы еще не дошли до действительно важных вопросов.
— Например? — Хедли едва скрывала облегчение. — Почему Диккенс великий писатель?
— Ну что ты! Например, о том, что коалам грозит вымирание. Или о том, что Венеция тонет. — Он сделал паузу, дожидаясь ее реакции. Хедли молчала, и Оливер выразительно хлопнул себя по коленке. — Целый город уходит под воду! Можешь ли ты себе это представить?
Хедли с притворной серьезностью нахмурилась:
— Действительно, важная проблема.
— Еще бы! А о том, какой ущерб окружающей среде нанес наш самолет за время этого рейса, лучше даже и не вспоминать! А также о том, чем отличаются крокодилы от аллигаторов. И сколько продолжался самый долгий официально задокументированный полет курицы…
— Неужели ты и это знаешь?
— Тринадцать секунд. — Оливер наклонился прямо над ее коленями, чтобы выглянуть в иллюминатор. — Кошмар! Подлетаем к Хитроу и до сих пор не поговорили о летающих курицах. — Он указал пальцем на окно. — Видишь эти облака?
— Их трудно не увидеть, — заметила Хедли.
Самолет, снижаясь, почти целиком погрузился в плотный туман. Серая мгла прилипла к иллюминаторам.
— Это кучевые облака, знаешь?
— Наверное, должна знать.
— Самые лучшие!
— Почему?
— Потому что именно так и должны выглядеть облака. Так их рисуют в детстве. Здорово, правда? А вот солнце никогда не выглядит так, как его рисуют.
— В виде круга с торчащими лучами?
— Да‑да. И мои родные уж точно не выглядят так, как я их рисовал.
— Палка, палка, огуречик?
— Обижаешь! Я и пальцы на руках вырисовывал.
— Тоже в виде палочек?
— Ну скажи, правда здорово, когда природа хоть в чем‑то совпадает с искусством? — Он встряхнул головой и засиял довольной улыбкой. — Кучевые облака! Самые лучшие на свете!
Хедли пожала плечами:
— Я как‑то никогда об этом не задумывалась.
— Вот видишь! Есть еще куча тем, о которых нужно поговорить. Мы только начали!
Самолет уже опустился ниже облаков, плавно снижаясь в серебристое небо под ними. Видеть землю необъяснимо приятно, хотя, рассуждая логически, она еще слишком далеко — заплатки полей,
Оливер, зевая, откинул голову на спинку сиденья.
— Устал я что‑то. Надо было еще покемарить.
Хедли посмотрела на него с недоумением.
— Ну, поспать, — пояснил Оливер, нарочно повышая голос и напирая на гласные, чтобы получился американский акцент, хотя, скорее, это походило на южное произношение.
— Я как будто на курсы иностранного языка попала.
— Научитесь говорить на британском английском всего за семь часов! — изрек Оливер, соблюдая интонацию рекламного объявления. — Неужели ты не видела этого ролика?
— Рекламу, — поправляет она.
Оливер продолжал веселиться:
— Видишь, как много нового ты уже узнала!
Они совсем позабыли о своей соседке, и только внезапно прекратившийся храп заставил их оглянуться.
— Я все на свете проспала? — спросила старушка, методично извлекая из сумки очки, пузырек с глазными каплями и коробочку мятных леденцов.
— Скоро приземляемся, — объявила Хедли. — Но вам повезло, что вы спали. Рейс был очень долгий.
— Очень, — подхватил Оливер, и, хотя он отвернулся, Хедли услышала улыбку в его голосе. — Прямо целая вечность.
Старушка замерла, держа очки двумя пальцами и сияя.
— Я же говорила!
Она вновь принялась копаться в сумочке. Хедли отвела глаза, не решаясь встретиться взглядом с Оливером, который попытался заглянуть ей в лицо.
Стюардессы в последний раз шли по салону, напоминая, чтобы пассажиры подняли спинки сидений, убрали сумки и пристегнулись.
— Кажется, мы прилетели на несколько минут раньше, — заметил Оливер. — Если на таможне не будет совсем уж страшной очереди, ты еще можешь успеть. Где свадьба‑то будет?
Хедли снова вытащила из сумки «Нашего общего друга», чтобы извлечь вложенное между страницами приглашение.
— Отель «Кенсингтон Армз», — прочитала она изящную надпись на кремовом картоне. — Звучит шикарно.
Оливер заглянул ей через плечо:
— Это прием. Вот, повыше строчкой: церковь Святого Варнавы.
— Это близко?
— От Хитроу? Не очень. Оттуда все далеко. Успеешь, если поторопишься.
— А твоя церковь где?
Он стиснул зубы:
— Паддингтон.
— Где это?
— Западный Лондон. Я в том районе вырос.
— Как удачно! — сказала Хедли, но Оливер даже не улыбнулся в ответ.
— Мы в эту церковь ходили в детстве. Я там сто лет не был. Меня вечно ругали за то, что я карабкался на статую Девы Марии перед входом.
— Очаровательно!
Хедли снова вложила приглашение в книгу и с такой силой захлопнула ее, что Оливер вздрогнул.
— Все еще хочешь ее вернуть?
— Не знаю, — честно призналась Хедли. — Наверное.
Помолчав, Оливер продолжил: