Статуи никогда не смеются
Шрифт:
— Да. Это он. Следи внимательно за работой газеты, и ты увидишь, что сделает этот человек! А теперь говори, зачем ты меня искал.
— Слушай, Бэрбуц, ты в политэкономии что-нибудь смыслишь?
— Ну, конечно, — ответил Бэрбуц, не глядя на Хорвата.
Хорват улыбнулся. Он был уверен, что Бэрбуц тоже ничего не понимает в политэкономии. Но он этого ему не сказал.
— Вот в чем дело, Бэрбуц. Барон хочет купить станки в Англии. — Хорват внезапно остановился. Ему стало стыдно. Он говорил о бароне, о закупке машин, как будто речь
— Ну и что? — спросил Бэрбуц.
— Ничего. Я думаю, что мы не будем обсуждать этот вопрос вот так, на улице. Это большая, сложная проблема.
— Проблема совсем не сложная, а другого времени у меня нет. Ты говоришь, он хочет закупить станки. Я слышал об этом. Ты можешь сообщить что-нибудь новое?
— Нет. Он просил, чтобы мы ему помогли.
— Помочь обязательно надо. Зачем мешать ему вкладывать деньги в станки? Это принесет пользу не только Вольману.
Хорват остался доволен, он ведь думал так же.
— Тогда все в порядке. Завтра я с ним поговорю.
Бэрбуц знаком остановил извозчика и протянул руку Хорвату:
— Желаю удачи.
— Счастливо. У тебя теперь столько денег что можешь тратить на извозчика? Откуда?
Бэрбуц рассмеялся:
— Когда я скажу ему, чтобы он отвез меня в уездный комитет, у него не хватит смелости взять с меня плату. Всего хорошего, Хорват.
Хорват долго смотрел ему вслед, потом сказал себе: «Может быть, он все же разбирается в политэкономии».
4
На следующий день Хорват отправился к барону и сообщил ему мнение уездного комитета партии. Вольман принял его вежливо, внимательно выслушал и, когда Хорват кончил говорить, поднялся с кресла.
— Все в порядке, господин Хорват. Надеюсь, что и впредь мы будем находить общий язык.
Хорвату показалось, что в этих словах скрыт какой-то намек, и поэтому он возразил:
— Так же как и до сих пор, господин барон. А пока из Англии прибудут станки, мы постараемся найти здесь у себя возможность увеличить продукцию. Не знаю еще, как именно, но мы об этом позаботимся.
— Тогда все, господин Хорват. Можете идти.
Барон сказал это ироническим тоном, с презрительной усмешкой.
Хорват вышел, хлопнув дверью. С этого дня он стал наблюдать за всем производственным процессом, начиная с поступления тюков хлопка в чесальню и кончая выходом готового полотна.
Он изучил целый ряд документов, говорил со всеми инженерами, но совершенно безрезультатно. Он теперь даже не показывался в цехах. Многие думали, что он заболел или уехал в командировку.
Поп, один из прядильщиков, искал его несколько дней и наконец нашел в конторе красильни.
— Слушай, Хорват, чем это ты занят, что тебя не найти?.. Видишь вот эту рубашку?
— Вижу, ну и что?
— Она рваная.
— Ты затем и пришел, чтобы показать ее?
— Нет. Я пришел сказать
— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил его Хорват. Он злился, что должен терять время по пустякам.
— Как это, чего я от тебя хочу? — Поп широко раскрыл глаза, как будто только сейчас увидел Хорвата. — Черт тебя побери! Ясно, какое тебе до меня дело! Ты обманываешь рабочих не хуже, чем нас обманывали раньше хозяева. — Он повернулся и пошел, оставив Хорвата онемевшим от изумления.
Хорват бросил все свои дела, побежал за ним, догнал его у прядильни.
— Стой, Поп, послушай, почему ты ушел, ведь мы даже не поговорили.
— Да нам с тобой не о чем разговаривать. Вот почему я ушел. И не зови меня теперь ни на какие заседания. Мне не нужны собрания…
Вечером Хорват даже не стал ужинать от злости. Он хотел все рассказать жене, но вовремя передумал: она все равно не поймет. Скажет, что Поп прав, что дела действительно обстоят плохо, что сейчас инфляция, что на рынке ничего не достать, что у Софики нет самого что ни на есть простого платьица, что… Все это ерунда. Если фабрика дает меньше продукции, чем до войны, ясно — ничего хорошего быть не может. В первую очередь надо решить этот вопрос. Но почему, черт возьми, его никто не хочет понять? Мало того, некоторые так неправильно относятся к вопросам производства, что их просто хочется избить. Вот и сегодня один старый рабочий сказал ему:
— Чем меньше производится продукции, тем меньше зарабатывает барон. В наших же интересах, чтобы он разорился.
Если бы Хорват его не знал, он подумал бы, что тот либо глуп, либо враг. Как будто продукция беспокоит барона! Черта с два. Он заинтересован в том, чтобы дела шли плохо, хочет доказать неспособность коммунистов управлять государством. Задумавшись над этим, Хорват сказал себе: «Что я смогу сделать, если буду заниматься не продукцией, а мелкими нуждами рабочих? Ничего. Не сумею достать даже на заплаты для рубашки Попа. Или, может быть, я должен написать в Центральный Комитет о том, что в стране инфляция? Как будто они не знают сами…»
Он так огорчался, когда ему говорили, что дела идут плохо, будто лично был повинен в этом.
— О чем ты думаешь, Андрей?
— Ни о чем, Флорика… Я устал и хочу спать.
Послышался стук в дверь. «Кто бы это мог быть?» — подумал Хорват. Дверь открылась, и на пороге появился Трифан.
— Слушай, Хорват, — начал он прямо без вступления. — Я говорил с Попом. Он страшно зол. Ругал даже партию.
— Откуда я возьму ему рубашку? Поп несознательный, у него нет классового сознания. Вот!