Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Фома Нотарас очень хорошо понимал, что это значит, когда сон бежит от человека в таких обстоятельствах… и когда не спится сразу нескольким товарищам, которые прячутся от своего начальника!
Он оправил свою римскую прическу и двинулся к матросам. Меч его остался при нем; но оружие не понадобится. Даже если бы Фома смог воспользоваться мечом против троих – все решится миром и ладом: он знал человеческую натуру.
Матросы, хотя о чем-то спорили с весьма угрюмыми лицами,
Но Фома Нотарас был намерен осчастливить этих матросов. Он попросил их не шуметь, и они стихли, с удивленными и почтительными улыбками оглядывая его фигуру.
– Вы хотите бежать отсюда? – спросил наконец патрикий, видя, что его сейчас очень внимательно выслушают, что бы он ни предложил: настал именно такой момент.
– Мы бы рады, господин, но не знаем как, - сказал за всех троих один из матросов, самый старший и с уродливым шрамом на щеке: конечно, поножовщина…
Фома улыбнулся.
– Я нашел лодку, - сказал он. – Вон там, за камнями.
Он показал рукой, и все три головы повернулись в сторону лодки.
– Но ведь это лодка комеса! – сказал наконец старший.
Фома внимательно смотрел на матросов.
– Комес все равно не уйдет с острова на лодке, вы же понимаете, - заметил он. – Леонард Флатанелос будет дожидаться здесь двух других своих кораблей! А если не дождется, он все равно не сможет воспользоваться лодкой: у него слишком много людей, и в Город всем им путь заказан.
Старший, меченый, усмехнулся, оглядев своих товарищей.
– Это верно, господин. Только что же тогда делать?
Фома склонился к ним.
– Вы не хотите возвращаться к комесу, потому что боитесь… боитесь, что никто за ним не придет! А еще вы не желаете более служить ему, потому что недовольны платой, которую получаете за свою службу! Я же знаю, что вам перепадает от удачи комеса к удаче, да и то крохи! Такое количество людей, которое в подчинении у Леонарда Флатанелоса, да еще при вашей отчаянной жизни, невозможно содержать хорошо!
Повисла изумленная тишина – только море рокотало за их спинами.
Потом старший сказал:
– Правда, хотелось бы побольше получать, господин, - только кто же даст?
– Я дам, - сказал Фома Нотарас без колебаний, со всем блеском политика. – Я щедро награжу всех вас, и возьму на мой корабль. На службу, за которую буду платить гораздо больше комеса, - если вы вывезете с Прота меня и самих себя! Вашему комесу будет и легче, если я избавлю его от лишних людей, - теперь, когда он потерял свою галеру!
Опять повисло молчание. Матросы думали, не смеется ли он над ними, - но было совсем непохоже: сейчас никому из них
– А как же остальные, господин?
Фома скривился, схватившись за шею, будто ее прострелило.
– Моя семья не хочет меня у себя и рядом с собой… и они предпочли бы скорее погибнуть друг с другом, чем уцелеть вместе со мной! Но я все равно не спасу их, и эта лодка тоже!
Он прибавил – уже видя, что сомнения перевешивают в его пользу:
– К тому же, монахи могут помочь тем, кто останется, - ведь святые люди порою выбираются отсюда по нужде! И у Флатанелоса есть другая лодка.
– Это правда, - подтвердил старший. – Мы сами снаряжали корабль и привязывали ее!
Фома кивнул.
– Вот вам задаток, - не давая своим сообщникам опомниться, он сорвал с руки два золотых перстня, один из которых был с крупным рубином, а другой с хризопразом: патрикий предусмотрительно надел их, когда началась буря. – Когда мы причалим к берегу, получите еще втрое больше!
Фома не показывал, есть ли у него еще что-нибудь при себе, - и видел, что глаза у матросов алчно загорелись; потом старший поспешно схватил оба перстня, блестевшие в песке, и спрятал себе в пояс.
– Потом рассчитаемся! – сказал он товарищам.
Перстня было только два – и это было весьма умно рассчитано.
Только бы не передрались сейчас… нет, ожидание награды победит. И хотя критяне известные разбойники, эти еще не похожи на конченых людей…
Матросы посмотрели друг на друга, потом на патрикия. Фома Нотарас улыбнулся уверенной улыбкой. Хотя ему легко представилось в этот миг, как изменившие комесу люди потом, посреди моря, решат изменить и ему самому и, обчистив его, выбросят за борт, на корм акулам…
Но ведь они, кажется, в Бога веруют? Фома перекрестился, и матросы набожно перекрестились следом. Старший обернулся на монастырь.
Потом он встал, засунув большие пальцы за пояс, в котором зазвенел задаток.
– Мы согласны, господин!
Фома поднялся.
– Ну так едемте сейчас, - приказал он. – Огни Города видны даже в темноте! Ведь вы не ошибетесь?
Он направился к лодке, и его сообщники следом. Но когда они уже подошли к лодке, которую никто не охранял, меченый вдруг спросил патрикия:
– Эй, господин! А какую службу ты нам предлагаешь?
Он погрозил кулаком остальным, которые было заворчали. Жадность ослепила их, и они были короткомыслящими, как многие простолюдины и люди, зависящие от случая; но сейчас, под влиянием старшего, все вспомнили, что еще не обговорили с патрикием свою будущую службу.
– Вы поможете мне добраться до Италии, - ответил Фома. – Моя “Клеопатра” все еще пришвартована в Золотом Роге! И она сделана из северного дуба, гораздо прочнее этой галеры!