Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Она тоже полюбила своего спасителя – да как его можно было не полюбить?
Мардоний, сильно загоревший и окрепший, с волосами, стянутыми в хвост, настолько напомнил Феодоре Валента, что она даже испугалась, увидев молодого македонца. И этот юноша пришел на проводы человека, который, может быть, встретится с его отцом и убьет его!
Но Мардоний смотрел на Леонарда с благоговейным восхищением и завистью, как и раньше. Он позволил критянину себя обнять и пожелал ему удачи, горячо пожав его руку и поглядев в глаза.
“Может быть, сказать Мардонию
Нет, не стоит: умный юноша и так давно понимал, кого в чем подозревать… он и так был в смятении между мужским и женским началом, как все юноши на пороге зрелости.
София вдруг поднесла Леонарду свою черноглазую крошку Зою – благословить: как женщины просили благословения для детей у князей и королей. Леонард поцеловал ребенка и перекрестил; потом обнял Софию. Он знал, как будет страдать эта молодая жена и мать, - ведь Леонард увозил с собой Артемидора, ее мужа!
Скорее всего, София не любила и никогда не намеревалась любить Артемидора, - но остаться без защиты, в безвестности, ей было боязно, как всякой женщине. А брат – будет ли он ей опорой?
Леонард попрощался с Вардом и Анастасией. Вард успел полюбить отчима так же горячо, как любил отца; и только память о Фоме мешала мальчику начать называть отцом второго мужа своей матери. Анастасия тоже привязалась к комесу – хотя и меньше, чем брат, потому что дичилась мужчин и мужских занятий. Но сейчас она плакала, видя, что семью опять покидает самый главный человек.
Феодора не плакала – ее чувства были слишком огромны, чтобы выплакать их; она просто прижалась к Леонарду, и они долго стояли так, переполнившись своей любовью. Все, что можно было сказать, было сказано наедине.
Наконец Леонард поцеловал в лобик сына и вскочил на свою караковую лошадь. Артемидор был уже в седле, нетерпеливо поджидая хозяина, - ах, как этим мужчинам хотелось приключений!
Феофано смотрела на комеса с нежностью, завистью… и удовлетворением. Конечно, ей уже давно хотелось получить Феодору назад, - и теперь ее филэ опять будет ее, хотя бы на время! На немалое время…
Марк никогда не занимал столько сердца и мыслей Феофано, сколько Леонард – Феодоры. Как бы ни был любовник лакедемонянки предан ей и храбр, он был несопоставим с Леонардом по своему развитию.
Последним, что увидел Леонард, обернувшись со своего коня, были две подруги, которые стояли, тесно прижавшись друг к другу плечами, и провожали его взглядами с одинаковым выражением.
========== Глава 140 ==========
Леонард написал им из Венеции через пятнадцать дней – сказал, что экипировал оба своих судна и набрал вольных гребцов, что оказалось легче, чем можно было надеяться. Комес признался, что пустил слух о том, что он, комес Флатанелос, здесь - и о своем плавании в золотоносную Испанию и возвращении в Византию. Все равно ему было не скрыться – а выиграть, рискнув, можно было много больше, чем проиграть.
Вернее сказать,
Критянин признался, что, к его изумлению, на призыв его откликнулось много освобожденных им каторжников, которые все-таки пристроились к честным промыслам здесь, в вольной Венеции. Но жили они туго, и память о благородстве Леонарда была в них так жива, что они без колебаний согласились на все опасности, только бы служить под его началом.
И, конечно, каторжников манил тусклый блеск византийских сокровищ – сокровищ, на которые эти бедняги только облизывались, заживо гния в цепях на галере.
Леонард придирчиво осмотрел жаждущих и оставил около половины, казавшихся ему самыми крепкими и надежными; все бывшие галерники тут же, без всяких велений со стороны хозяина, поклялись страшной клятвой служить ему не на жизнь, а на смерть.
Остальных гребцов Леонард нанял в городе – из тех, кто, хоть и был свободен, жил не лучше галерных рабов и надеялся на лучшее.
Леонард сказал, что оставил часть своих людей в Венеции, - хозяева посылали им содержание из имения, да те и сами прирабатывали, по мере способностей: кто рыбной ловлей, кто ремесленничал или помогал в лавке. Леонард приказал им не терять бдительности и продолжить наблюдать за портом и за своим городским домом.
После этого он еще раз горячо попрощался со всеми своими домашними, попросил Феодору обнять сына - и все было сказано: комеса и его возлюбленную опять разделило море. Леонард обещал написать снова, как только ступит на твердую землю: это будет уже в Испании. Но до тех пор – сколько всего может случиться?
Письмо привез не кто иной, как Феодот: Феодора понимала, что комес по-прежнему не доверяет этому матросу, хотя тот словно бы давно обелил себя, и не хочет держать его при себе в опасных предприятиях.
Сама хозяйка не знала – оставить ли Феодота при доме; или отослать в Венецию. Но если предположить, что матрос нечист, можно ли это сделать?..
Леонард ничего не сказал о своем посланце, полагаясь на мудрость жены и на провидение; и наконец, махнув рукой, Феодора отправила Феодота в деревню.
Едва ли он сбежит в Венецию или еще куда-нибудь так далеко сам – а если сбежит, будет замечен.
Она посоветовалась со своей госпожой; и Феофано согласилась с нею. Лакедемонянка прибавила с улыбкой, что Феодот, скорее всего, честен: и что комес прислал его сюда, чтобы у Флатанелосов оставался хотя бы один верный человек.
Через несколько дней после того, как пришло письмо, – это было в августе, когда Энею пошел третий месяц, а Леониду, сыну Феофано, восьмой, - в свое имение приехал Мелетий Гаврос. Киликиец известил Флатанелосов о приезде письмом, что было внове, потому что, хотя он и тесно дружил с Леонардом, между их загородными домами никогда не было добрососедской близости. Теперь Мелетий словно бы признал… статус нового греко-итальянского семейства. Или к тому, чтобы написать, была какая-то другая причина.