Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феодора нахмурилась и встала из-за стола, оставив на нем свой философский трактат. Когда хозяин придет, он непременно заметит его среди собственных бумаг, принявшись разбирать их.
Патрикий пришел скоро, и Аспазия подала им обоим ужин в кабинете. Он с улыбкой поцеловал свою подругу, которая, бледная и неподвижная, сидела в кресле, - и перестал улыбаться, видя, что ей нездоровится.
– Ты больна?
Феодора кивнула.
– Немного.
Его глаза заблестели тревогой…
– Тогда тебе лучше сегодня быть в покое, - сказал хозяин. – Тебя не тошнит?
– Нет, - сказала Феодора. – Я прекрасно могу поесть с тобой.
Они сказали друг другу так мало – а столько всего за эти мгновения вообразили друг о друге! И так всегда бывает: люди живут, вечно обманываясь…
Они скромно поели: жареной рыбы с луком, белого хлеба – Феодоре уже так хотелось ржаного! – и цареградских рожков*. Когда принялись за вино, патрикий вдруг взглянул в сторону своего стола и насторожился, заметив свиток.
– Что это? Пришло письмо?
Он резко встал.
– Почему ты молчала?
Такая перемена испугала Феодору. Он ждет письма – срочного! Но она проглотила свой испуг.
– Это… сочинения…
Он улыбнулся и смягчился.
– Ты читала?
Взял свиток со стола и сел обратно в кресло, раскинув свое платье до самого пола. На круглой золотой застежке-фибуле, украшавшей его плечо, придерживая белую тунику, был изображен лев, вставший на задние лапы, - Феодора заметила это, когда патрикий переменил позу, развернув ее сочинение.
Через несколько мгновений Фома вздрогнул и вскинул на нее серые, как ненастное небо, глаза.
– Что это такое?
– Это мое, - спокойно ответила наложница. Улыбнулась, неизвестно откуда черпая смелость. – Это я написала, господин.
Он моргнул, как будто услышал ошеломляющее политическое известие, - а потом опять погрузился в чтение. Недоверие на его лице сменялось изумлением – и наоборот. Дочитав, Нотарас медленно положил свиток на колени.
– Откуда ты взяла эти мысли?
Феодора опустила глаза, потом снова посмотрела на него.
– Сама дошла. Своим умом.
Изумление и насмешка выразились в его классических чертах; потом что-то похожее на почтительность. Фома Нотарас встал и приблизился к Феодоре; встал за спинкой ее кресла, положив на нее руку.
– Ты почти в точности повторила мысль наших древних мудрецов, - сказал патрикий, глядя ей в лицо. – Женщина есть бездонный сосуд, поглощающий все усилия мужчин.
Он засмеялся и дважды хлопнул в ладоши, точно призывая раба.
– Прекрасно! Превосходно!
Феодора, вспыхнув от гнева, вскочила с кресла.
– Вот так ты приветствуешь мои мысли?
Патрикий ласково посмотрел на нее.
– Я приветствую… Я восхищен, - сказал он: и, казалось, искренне. –
Феодора ощутила себя оскорбленной. Она знала, что высказала сейчас совсем новые слова, не те, что цитировал ее господин, - но возражать не стала.
– Я помню и о Платоне и его разделенном на половины человеке, - сказала она прежде, чем Фома продолжил. – Но ведь это другое…
Патрикий кивнул.
– Я знаю.
А она не понимала: признает Фома справедливость ее слов – или смеется над ними, уже давно зная сам то, что она сейчас сочинила.
Феодора понуро отошла в угол и села на кушетку, застеленную алым шелком, на которой сибарит Фома любил читать.
Через несколько мгновений он очутился рядом – лег, опустив голову к ней на колени. Она растерялась, как терялась еще всякий раз, когда он такое делал. Господин посмеивался - и, казалось, беззаботно, глядя на нее снизу вверх.
– Ну, и кто же из нас сегодня женщина, а кто мужчина?
“А ведь это непостоянно, - подумала Феодора, охваченная холодом постижения. – Мужская душа может становиться женской, женская – мужской, а потом меняться еще как-нибудь!”
Она посмеялась, скрывая восторг и ужас, новые для нее. Погладила патрикия по золотистым кудрям.
– Ты мужчина.
Он вздохнул и погладил ее живот.
– Как это приятно.
Обнял ее, а она опять ощутила беспокойство и отвращение – не испачкать бы здесь чего-нибудь. Патрикий продолжал гладить ее живот, описывая круги, и, казалось, совершенно увлекся этим занятием.
– Будем ли мы сегодня единой плотью? – промурлыкал он.
Она покраснела.
– Ах, ты… Это не смешно!
Она попыталась встать, а ромей не пустил. Засмеялся, прижавшись к ее животу лбом.
– Ну прости, моя драгоценная. Конечно, я не смеюсь над тобой.
Потом выпрямился, сел рядом и обнял ее за талию, посмотрев в глаза с неожиданной серьезностью; Фома Нотарас как будто постарел в эти мгновения. Феодора тоже как будто что-то поняла.
– Ты слишком много шутишь, - резко сказала она. – Случилось что-нибудь страшное? Да? Говори же!
Он посмотрел ей в лицо – потом мотнул головой. Если бы хозяин не замешкался, она бы поверила; а теперь поняла, что не ошиблась.
– Что случилось, Фома?
– Ничего, - твердо ответил он.
“А ведь он думает, что я беременна, - оттого и молчит, - сообразила Феодора. – А если бы я сказала сейчас, что нет? Может быть, он уже ждет этого?”
Патрикий опустил глаза, окруженные тенями, как после бурной ночи, - хотя ночами они мирно спали, когда не предавались любви.
– Я скоро должен буду уехать. Наверное… надолго. Я препоручу тебя Константину, деспот надежен и позаботится о тебе.