Стая
Шрифт:
— Пошла отсюда, это моя пещера!
— Доктор Борман?
Акула исчезла. Борман привалился спиной к стене. Руки его тряслись. Он был так напряжён, что не знал, как успокоиться. Внезапно он почувствовал безмерную усталость и упал на колени.
— Доктор Борман?
— Не дёргайте меня, ван Маартен, — он закашлялся. — Сделайте что-нибудь, чтобы вытащить меня отсюда.
— Мы сейчас же пошлём роботов и людей.
— Зачем роботов?
— Мы спустим вниз всё, что может отпугнуть или отвлечь животных.
— Это не животные. Лишь оболочки от животных. Они знают, для чего мы здесь.
— Акулы?
Видимо,
— Они так же мало акулы, как киты — киты. Что-то управляет ими. Люди должны быть осторожны. — Он снова закашлялся, на сей раз сильнее. — Я ничего не вижу в этой дурацкой пещере. Что там снаружи?
Ван Маартен некоторое время молчал.
— Боже мой, — сказал он.
— Эй! Говорите же!
— Там этих акул! Сотни! Они терзают светоостров.
Ещё бы, подумал Борман. В этом и состоит их задача. Не дать нам откачивать червей.
— Тогда забудьте вашу спасательную акцию, ван Маартен.
— Но люди уже готовы.
— Скажите им, что здесь их поджидают разумные живые существа. Акулы — разумны. Вещество у них в голове — разумно. С двумя водолазами и железным роботом тут нечего делать. Придумайте что-нибудь другое. У меня кислорода на сутки.
Ван Маартен помолчал.
— Хорошо. Мы понаблюдаем. Может, акулы уплывут. Как вы думаете, на первое время пещера вас спасёт?
— Откуда я знаю? От обычных акул я защищён, но изобретательность наших друзей не знает границ.
— Мы вытащим вас, Герхард! До того, как кончится кислород.
— Хотелось бы.
Постепенно в щель стало проникать больше света. Течение у основания вулкана уносило частицы осадка. Если акулы крушат световой остров, то скоро станет темно.
Тогда он останется один во тьме. Пока не явится кто-нибудь, чтобы расправиться с парой сотен молотоголовых акул.
С чужим разумом.
Никакая акула со своими природными органами чувств не заплывёт в электрическое поле. Никакая молотоголовая акула не нападёт на двух водолазов в скафандрах, а если нападёт, то быстро отстанет. Молотоголовые акулы любопытны, но обходят стороной всё, что внушает им подозрение.
Борман скрючился в своей пещерке. Кислорода было на 20 часов. Выключил фару «собаки», чтобы сберечь батареи. Его тотчас окружила чернота. Лишь очень слабый свет пробивался снаружи сквозь щель.
Он становился всё слабее.
«Независимость», Гренландское море
Йохансон не находил себе места.
На нижней палубе люди Ли под присмотром Рубина готовили перегрузку студенистой массы в глубоководный симулятор. Танк полностью опорожнили и провели обеззараживание. Крабов, заражённых пфистерией, поместили в жидкий азот. Всё происходило при повышенных мерах безопасности. Йохансон и Оливейра собирались начать фазовый тест сразу же, как только масса окажется в танке. Пока Кроув и Шанкар бились над расшифровкой второго сигнала Scratch, они обсуждали последовательность теста.
— Мы все глубоко потрясены, — сказала Ли в коротком импровизированном обращении. — Нас попытались деморализовать, уничтожить. Но мы не можем им этого позволить. Вы спросите, а надёжен ли ещё этот корабль,
Йохансон вышел на взлётную палубу, где обслуживающий персонал убирал остатки прерванной вечеринки. Солнце снова стояло в небе, и море имело обычный вид. Ни голубого свечения, ни молний. Ни светового сновидения, которое закончилось кошмаром.
Он вернулся к исходному пункту своих мыслей — к тому моменту, когда Ли принесла ему бокал вина и попыталась выжать из него всё, что он помнил о своём ночном приключении. Он очень быстро понял две вещи. Во-первых, Ли знала, что произошло на самом деле. Во-вторых, она не была уверена, вспомнит ли он и скажет ли правду, и это её тревожило.
Они обманули его. Он не упал.
А ведь он уже был готов принять это объяснение. Не скажи ему Оливейра на пандусе, что минувшей ночью он якобы видел Рубина, вошедшего в потайную дверь ангара, он бы удовлетворился тем объяснением, которое ему дали. Но замечание Оливейра что-то стронуло в памяти. Его мозг начал перепрограммироваться. В нём возникали и исчезали загадочные картинки. Йохансон смотрел на равномерное колебание моря, но взгляд его был устремлён внутрь себя. Они снова сидели с Оливейра на ящике, пили вино, и он увидел, как Рубин прошёл сквозь стену ангара. Другая картинка подсказывала ему, что там есть дверь и что он стоял перед этой дверью.
Или ему это только привиделось?
Наверное, ты состарился, сам того не заметив, подумал он. Стыдно. Пойти к Ли и потребовать от неё ответа — чтобы убедиться, что у тебя не все дома? Не очень достойное зрелище.
Пока он раздумывал, судьба вошла в его положение и послала ему Уивер. Йохансон обрадовался, увидев на палубе её невысокую, компактную фигурку. В последнее время они виделись редко. Поначалу он имел на неё большие виды, но быстро понял, что Лунд она ему не заменит. Связи не возникло ни в «Шато», ни здесь, на «Независимости». Нечто такое возникало скорее между нею и Эневеком, и, честно говоря, они гораздо больше подходили друг другу.
Так что близости не получилось. Но было доверие, а это совсем другое. Довериться Уивер стоило. Она слишком трезвая, чтобы находить романтическое очарование в таинственных событиях. Пусть она его выслушает, и по её реакции он поймёт, верит она ему или считает его ненормальным.
Он коротко обрисовал ей, что его смущало, в каких пунктах он не доверял себе и что он почувствовал при попытке Ли выжать из него информацию.
После некоторого раздумья Уивер спросила:
— А ты уже сходил, посмотрел?
Йохансон отрицательно покачал головой:
— Некогда было.
— Было когда. Просто ты боишься посмотреть: а вдруг не найдёшь.
— Наверное, ты права.
— Хорошо. — Она кивнула. — Идём вместе.
Она попала в точку. Йохансон действительно боялся и с каждым шагом чувствовал себя всё неувереннее. Что, если они действительно не обнаружат никакой двери? Тогда ему придётся смириться с мыслью о шизофрении. Ему было 56 лет. Он хорошо выглядел, светился интеллектом, излучал эротический шарм, пользовался успехом у женщин.