Стая
Шрифт:
Финка услышала ее вздох, утешила:
— Даты не грусти. Олав из Вестфольда — сильный конунг. Он — сын Гудреда Охотника, его мачеха — Аса, властительница Агдира [128] , а его брат — Хальфдан Черный. Но Хальфдан любит воевать, он очень многих согнал с земель и сделал их владения своими, а Олав — мирный конунг. Он во всем помогает брату, но редко воюет. Твоему родичу будет у него хорошо. Спокойно.
Финка остановилась на краю большого скального уступа, поставила на землю ведра, присела, подобрала юбку, осторожно съехала с уступа вниз. Ее голова оказалась у ног Гюды.
128
Аса из Агдира — одна из самых могущественных
— Подай, — указывая на ведра, попросила Флоки. Княжна опустила свои бадейки, подала финке все ведра по очереди. Затем сползла с уступа на животе, отряхнула юбку.
В Альдоге она носила иную одежду — богаче и мягче, но здесь привыкла к грубым тканям. Ей даже стало казаться, что чем грубее вещь, тем лучше она согревает.
Одежду ей пять дней назад принес Орм. Бросил охалку разных юбок и рубах на ее лежанку в рабской избе, фыркнул: «Негоже моей наложнице ходить в драном платье!» Принесенные им вещи оказались добротными, серого и коричневого цвета, по большей части из крапивы, шерсти или льна. Больше других Гюде приглянулась коричневая, с тесьмой по подолу, шерстяная юбка и длинная серая рубашка из льняной ткани. Не ведая — будет у нее иная одежа иль нет, — Гюда старалась беречь эту юбку. Поэтому, запачкавшись, старательно отряхивала ее.
— Почему ты так боишься замызгать одежду? — стоя меж четырех ведер, доверху полных тягучим белым молоком, от которого в утреннюю прохладу поднимался легкий пар, спросила финка. Не дожидаясь ответа, объяснила: — Тебе вовсе не нужно ничего беречь. Когда ты изотрешь юбку или рубашку, ты просто попросишь у Орма новую…
Гюда представила, как однажды она останавливает во дворе Белоголового, хватает его за рукав и назидательно, с упреком, говорит ему, как говорила в Альдоге своей дворовой девке: «Моя одежда обтрепалась. Принеси мне новую!» Княжна прыснула в кулак, взялась за рукояти ведер. В Альдоге ведра носили на коромыслах — было и легче, и удобнее, но здесь приходилось таскать их в руках. Пока добирались до усадьбы, руки отекали, а на ладонях проявлялись ярко-красные вдавленные ложбинки.
— А ты, когда была рабыней Сигурда, просила у него новую одежду? — поднимая ведра, поинтересовалась Гюда у Флоки.
Пропуская княжну вперед, финка утвердительно кивнула:
— Много раз. И даже украшения.
— И он никогда не отказывал? — Гюда перебралась через вылезшую в скальную трещину горбину соснового корня, предупредила: — Под ноги гляди…
— Не отказывал. Когда мужчина хочет тебя, он редко отказывает.
От неожиданности Гюда сбилась с шага, качнулась. Из ведер плеснуло на землю белой волной. Финка за спиной огорченно вскрикнула. Княжна выправилась, пошла дальше. Она никогда не думала, что улыбчивая и спокойная Флоки могла когда-либо лежать в постели с Сигурдом. А уж тем паче не ожидала, что о своем позоре финка потом будет рассказывать с потаенной гордостью, словно быть наложницей — это не срам, а честь для любой девушки.
— Ты сама легла с ним? По доброй воле? — Гюда затаила дыхание, ожидая ответа.
— Вряд ли, — безмятежно сообщила Флоки. — Мне было мало лет, и я не знала, что он собирается со мной сделать. Мне не понравилось, что он сделал. Потом, когда все закончилось, я увидела кровь на ногах и заплакала. Я боялась, что он порвал что-то у меня внутри, кровь будет идти вечно, и я умру. Но Тюррни успокоила меня. Она сказала, что скоро кровь остановится, а я стану умнее и старше. Еще она сказала, что, когда Сигурд будет делать со мной то же самое в другой раз, мне надо закрыть глаза и ни о чем не думать, только чувствовать… Тюррни подарила мне красивое ожерелье и назвала меня «милой девочкой». Она многому меня научила…
— Жена Сигурда учила тебя спать со своим мужем? — Молоко уже вовсю плескало через края ведер, поскольку Гюда постоянно порывалась обернуться и посмотреть финке в лицо — не смеется ли над ней белоликая Снежинка.
Увлеченная собственным рассказом, та продолжала:
— Ты так удивляешься, словно никогда не слышала, что хорошая жена прежде всего заботится о своем муже, старается, чтоб ему было хорошо. Или у вас в Гарде жены ведут себя иначе?
В Гарде, по воспоминаниям Гюды, жены вели себя иначе. Княжна хорошо помнила толстую дворовую бабу Палашу, которая однажды бегала по княжьему двору с колом — гонялась за
129
Племя восточных славян, обитавшее в лесах, недалеко от нынешнего Киева.
Тропинка перестала спускаться, добежала ровной утоптанной ложбиной сквозь вересковые заросли. Над головами девушек громко закликала какая-то птица.
— Уф, раскричалась… — недовольно пропыхтела Флоки. Фыркнула на птицу: — Кыш, балаболка!
Где-то справа от Гюды захлопали крылья, перед ней на свисающий над тропой корявый сук уселась крупная лупоглазая сова. Повертела маленькой головой, распушилась, принялась рассматривать Гюду круглым глазом.
— Здорово, подружка, — сказала Гюда.
Птица нахохлилась, втянула голову в плечи. Дома, в Альдоге, Гюда слышала, что совы — ночные ведемы [130] , что перекидываются через веник иль вилы и становятся птицами, по ночам пьющими кровь живых существ. От своих ночных бдений и долгой жизни ведемы невероятно мудры и знают будущее. Если застать ведему в свете дня и спросить у нее о самом сокровенном, она не сможет солгать…
— Скажи, подружка, увижу ли я еще когда-нибудь… — начала княжна.
— Пошла прочь, глупая птица! — прерывая ее вопрос, выкрикнула сзади финка. С треском опустила ведра на камень, подхватила с земли большую облезлую шишку, запустила ею в птицу. Сова негодующе подскочила, расправила крылья, захлопала ими, мелькнула серым опереньем меж деревьев…
130
В славянской мифологии ведемы — чародейки, обладающие магией. Ведемы бывали разные. Добрые — «рожденные» обычно в десяток или тринадцатом колене от одного предка, они обладали магическим даром с рождения, Злые ведемы назывались «учеными», и они получали дар от договора с нежитью и злыми духами.
— Не надо! — охнула княжна, но было уже поздно — сова скрылась в лесу. Гюда укоризненно посмотрела на подругу, расстроенно пояснила: — Это могла быть ведема — они приносят вести от родных и близких… Иногда…
— Тогда это плохие вести! — подбирая поставленные ведра, заявила Флоки. Насупилась, смешно сморщив маленькую детскую переносицу: — Совки никогда не приносят хороших вестей. А еще они могут забрать у тебя красоту и женскую силу. Об этом все знают! Ты хочешь потерять красоту и силу?
— Нет. — Гюде вдруг стало смешно — они с Флоки стояли друг против друга, будто враги, и спорили из-за глупой ночной птицы, которая, верно, сама напугалась до полусмерти, увидев их…
— Бот видишь, — Флоки победоносно вздернула круглый подбородок: — Я спасла твою красоту. Без красоты зачем ты будешь нужна Орму?
Вряд ли она была нужна Орму из-за красоты. Скорее всего, она вовсе не была ему нужна. Прошло уже несколько дней, а Белоголовый будто забыл о Гюде. Иногда, набирая воду, княжна видела его у реки в сопровождении хирда. Изредка она даже перекидывалась парой слов с Хареком Волком иль с Кьетви Тощим — после удивительного спасения в Воротах Ингрид они еще больше уверились, что Гюду охраняет от напастей и смерти сама Хлин. Поэтому они разговаривали с Гюдой как с ровней, а не с рабой. Время от времени Гюда ловила на себе странный пристальный взгляд Харека — немного удивленный, совсем не похожий на его обычный — насмешливый и снисходительный. От этого взгляда Гюде становилось душно и неловко, будто ее застали за кражей иль еще чем похуже. Невольно она старалась избегать Волка, но тот, как назло, попадался ей на пути. Шла она в конюшню иль за водой, на сеттеры иль в избу — непременно сталкивалась с желтоглазым урманином. Зато Орма ей доводилось встречать редко. А если и доводилось, то ярл проходил мимо, словно Гюда была пеньком, колодой иль бочкой для дождевой воды. Но нынче, будто правду сказала финка, — сова накликала беду.