Стефан в гостях у ведьмы

Луковская Татьяна

— Да недалече, совсем рядышком.

Казаки запрыгнули на коней. Путь подходил к концу.

— А он сыночка-то видел? — усмехнулся Михась, другими глазами разглядывая ехавшего особняком Генуся.

— Может и видел, да не вблизи, слишком мелкая сошка, на это и будем бить. Каменец я, и пусть сомневается.

— Говорил же, глупая затея, — проворчал Михась, — а может убрать его, выдаст ведь нас в Дарницу.

— Если бы хотел выдать, по-тихому это сделал, не открываясь, — задумчиво проговорил Стефан. — А так, что-то ему от меня нужно, а что — поглядим. Да, плевать

на него, тут Яворонку штурмом брать придется, вот об чем голова должна болеть. Мне не в гарнизоне, мне в родовом замке яворовых князей сидеть нужно.

У кособокого верстового камня на пригорке гостей встречал цветущий зеленым облаком древний клен. Здравствуй Яворов край!

Глава VII. Дарительница

Яворонка встречала нового господаря полной тишиной. Ни звука не доносилось из-за высоких каменных стен. Стефан, щурясь от солнца, задрал голову вверх, рассматривая причудливую кладку. Песчаник — не самый прочный материал, но вид все же у белокаменной крепости был устрашающим. И это безмолвие, навевающее предвкушение недоброго. Если выпадет осаждать, много сил придется потратить и положить немало людей, а их и так — каждый на счету.

Столица яворов жалась к небольшой извилистой речушке, позади тянулись отвоеванные у леса и распаханные трудолюбивыми руками черные полосы полей.

— То, что весна, нам только на руку, — философски изрек Генусь, который упорно не отлипал от Стефана, на правах королевского посланника пытаясь потеснить подле господаря и денщика, и наместника. — Съестное за зиму подъели, долго не продержатся.

Стефан ничего не ответил, он смотрел на обитые железом суровые ворота — преграду, за которой скрывалась его судьба.

На заставе, конечно, был рай земной. Хлын, совсем негодный наместник большого края, прекрасно себя чувствовал в качестве помещика: крепкий деревянный терем, хорошая большая баня, где одновременно могли помыться до сотни мужичков, стройные ряды конюшен, колодец с чистой водой и даже огородец, и пасека. И все это скромное хозяйство было огорожено заостренным частоколом с дозорными башнями — свой внутренний мирок, равнодушный к бушующим за стенами страстям. За пределы заставы воины Хлына выбирались только большой кучей и так же организованно отступали, затворяя дубовые ворота.

В этом уютном неведении мог сидеть и Стефан, но не для того он напяливал одежки старика Яромира и пробивался лесными тропами к Яворову краю.

Была ли кленовая страна дикой? Нет, загородившись от внешнего мира непроходимыми лесами и болотами, местные пахари вели обыденную наполненную заботами жизнь: вырубали просеки, возделывали землю и ставили избы. Деревушки смотрелись беднее крульских, но все ж с колоколенками церквей и торговыми погостами. Почти на каждой крыше аист, защитник семейного очага. Коровы да козы поджарые, не отличающиеся упитанностью, зато во дворах большие птичники с самой разнообразной пернатой живностью и обязательные колоды ульев.

Людишки правда пуганные, настороженные. А туту в столице так и вовсе словно вымерли.

— Покричи

им еще раз, — обратился Стефан к денщику.

— Я уж глотку сорвал, — проворчал Михась, но все же, набрав побольше воздуха в легкие, как можно громче выкрикнул: — Открывайте, господарь ваш прибыл!

И снова ни звука. Хоть бы огрызнулись, гадость какую с заборола[1] прокричали, и то легче бы стало, сразу было бы понятно, с кем дело имеешь.

— Пушку к воротам! — гаркнул Стефан, потеряв терпение.

Чтобы не пугать лысым черепом столичных горожан, сегодня он нацепил отороченную соболем и украшенную фазаньими перьями шапку, сменил казацкую свиту на парчовый жупан и нехотя опять втиснулся в узкий контуш Ковальского. В погожий майский день все это одеяние парило кости и заставляло спину обливаться липким потом. Это злило еще больше.

— По воротам палите, — приказал господарь пушкарям.

— Не возьмет, — с сомнением покачал головой Хлын, тоже нервно вытирая потный лоб.

— Возьмем, — посветил беззубой улыбкой верткий пушкарь, показывая подручным, как лучше развернуть чугунную махину.

— Палить будем, от ворот отойдите! — сам, приложив ладонь к губам, прокричал Стефан, лишних жертв он не хотел, еще надеясь уладить дело миром.

Свои благоразумно заткнули уши, тишину разорвал мощный выстрел. «Ба-бах», — и в воротах образовалась круглая дыра. Яворы молчали.

— Заряжай. Пли!

Новый залп. Еще, еще, и еще: вскоре вместо ворот зияла пустота, открывая вид на широкую мощеную площадь. И никого. Стефан уже хотел махнуть рукоятью плети в сторону пролома, отправляя вперед летучий отряд с саблями и палашами наголо, как из опустевшего воротного проема стала выходить делегация: белокурый мальчик с хоругвью, за ним девица с ковшом воды, а дальше безоружные седовласые старцы, с мятыми шапками в руках. Город смирялся.

Стефан не спешил спрыгивать с коня, если бы сами отворили, так он бы, конечно, спешился и, как велит традиция, поклонился старцам в ответ, а так, молодой господарь предпочитал смотреть на яворов сверху вниз, хмуря белесые брови и по-прежнему сжимая плеть.

Мальчик с девицей остановились в нескольких шагах от охраны Стефана. Старцы степенно поклонились в пояс.

— Добро пожаловать, господарь наш, — проговорил один из них, богато одетый маленький остроносый старик, с узко посаженными глазами и совиными бровями. — Смиренно просим войти в град.

— Чего сразу не открыли? — прорычал Стефан, показывая, что не собирается проглатывать обиду.

— Ждали, пока стрелять начнете, — дернул старик острым носом, и не тени улыбки — не шутит.

— Дождались? — усмехнулся Стефан, указывая на разнесенные в щепки ворота.

— Дождались, светлый господарь, — снова ровным тоном отозвался старец.

«Да он что, издевается?! — сжал челюсть Стефан. — Ну, я вам поиздеваюсь, пеньки замшелые, узнаете, как с Рубакой связываться». Наверное, на его лице отразились все злые мысли, потому что старец, суетливо пригладив жидкую бороду, махнул девице-дарительнице с ковшом приблизиться и отвлечь внимание недовольного Каменца.