Стелла искушает судьбу
Шрифт:
Детская поразила обилием мебели — кроме матраса на полу, там косо стоял прикрепленный к батарее центрального отопления стол без двух ножек и раскладушка.
Именно на ней и сидели похожие на две смородинки девочки лет пяти с короткими темными волосами, чумазыми мордашками и круглыми испуганными глазенками. Обе одинаково сосали указательные пальчики и натягивали на голые, покрывшиеся от холода гусиной кожей ножонки одинаковые линялые байковые платьица. Различить их было совершенно невозможно.
Козырева шумно вздохнула.
— Здласте,
— А где Витя? — ласково спросила Козырева.
— На пустыль усол, — важно ответила одна из девочек-смородинок.
— Вы сегодня что-нибудь ели?
— Угу. Калтоску, — кивнула девочка.
— Что влёсь, дуя! — накинулась на нее другая. — Нам сегодня дядя Пася соколадку дал. Калтоску мы вчела ели!
— А еще что? — стараясь казаться спокойной, продолжала расспрашивать Марина Игоревна.
— Нисево! — пожала плечами первая.
За стеной послышалось характерное позвякивание, бульканье и хриплый женский смех.
Вторая толкнула сестру в бок, и обе, опасливо покосившись на дверь, в один голос заученно затараторили:
— Нам здесь холосо. Мама нас колмит и любит. Мама нас не бьет…
Стелла выскочила за дверь. Понимая, что еще чуть-чуть и она разревется, девушка решила «покинуть сцену».
— Ну, Самохина, видит Бог, ты дождешься! — послышался глухой от ярости голос Козыревой, и она, выйдя на лестничную клетку, с силой захлопнула за собой дверь.
«И я еще возмущалась поведением отца, — подумала Стелла. — Да чтоб у нас в доме такое было? Никогда!»
Следующая семейка проживала во вполне приличном доме. На пятом, последнем этаже довольно чистого подъезда. Однако возле двери квартиры Стелла уловила тот же запах, что царил в самохинском вертепе. Запах застарелого винного перегара. Нет! Так пахли, разлагаясь, останки умершего человеческого достоинства…
Козырева долго давила на кнопку электрического звонка, и, хотя его трели подняли бы мертвого, никто не отзывался.
Из-за двери соседней квартиры высунулся острый, любопытный старушечий нос.
— Нету их никого! Уж три дня, почитай, — буркнула бабка и, разглядев посетительниц, звякнула цепочкой и выступила на лестничную клетку. Дородная и дебелая, она пахла пирогами и самодовольным благополучием.
— А вы кто будете? — неприветливо поинтересовалась она.
— Из детской комнаты милиции.
— Давно пора!.. — начала бабка злорадно, но Козырева ее перебила:
— Простите, а вы не знаете, где Саша и его родители?
— Сашка-то? Две ночи на чердаке ночевал, да я из домоуправления слесаря вызвала. Чердак и заперли. Здесь не бомжатник какой. Теперь небось к приятелям подался, таким же уркаганам.
Стелла стиснула зубы.
— А
— Сам — не знаю где, а его благоверную утром у магазина видела. Побиралась она.
— Спасибо. — Марина Игоревна повернулась, собравшись уходить.
Но старуха явно не считала разговор исчерпанным.
— И до каких же пор?! — возгласила она, приняв величественную позу. — До каких пор терпеть будем алкашей проклятых? Или нет на них управы? Раз он главным технологом был, так и тронуть его нельзя? Хоть он и в люпомена натурального превратился! Патанцияльно опасного! Дружки, что ли, заступаются прежние? Дак пусть лечут. Или сажайте мерзавцев, или выселяйте, а мы терпеть не желаем!
Завершив пламенную речь, старуха удалилась, а Марина Игоревна и Стелла уныло поплелись прочь.
— Ужасно, ужасно на все это смотреть. Геннадий Аркадьевич Россошанский действительно был главным технологом комбината, а Раиса Спиридоновна — главным специалистом в химлаборатории. Правда, это еще до меня… Я их уже такими застала. Потерявшими человеческий облик. Геннадий Аркадьевич совсем спился. Да и жена его… Слышали, что бабка сказала: побирается у магазина? И ведь что говорит: я бывший кандидат наук, пострадала от гонений руководства завода. Какие гонения? Кому она нужна была? За прогулы и за пьянство уволили. Так ведь кто терпеть-то будет? А еще иногда она бутылки собирает. Но Саша держится. В школу ходит. До сих пор и учился хорошо, хотя то голодный, то невыспавшийся. А вот последнее время… Тоже, говорят, видели его на том пустыре.
— Да что за пустырь-то? — спросила пораженная рассказом Козыревой Стелла.
— Собираются они там. В бытовке брошенной. Говорят, раньше от завода хотели строить что-то. Даже котлован начали рыть, да денег не хватило. Ну и…
— А, глупости! Что такого плохого мальчишки там делают? Курят? Дерутся? В карты играют? Так у нас за школой тоже пустырь был, мы его называли — клуб обормотов. Мальчишки там иногда даже выпивали! Завуч облавы постоянно устраивала. Девочки, конечно, возмущались и учителей поддерживали, а в десятом уже сами туда на большой перемене покурить бегали. Уж больно место удобное, к безделью располагающее… Кроме того, свободу чувствуешь. Как нигде!
Козырева кивнула:
— Курят, курят, да только не то, что вы думаете, Стелла, и не только курят! За последние три месяца восемь подростков, о которых известно, что они бывают на том злополучном пустыре, были задержаны в состоянии наркотического опьянения. И кражи участились. Как карманные, так и квартирные. Троих ребят уже в колонию отправили. А один парнишка вообще исчез… Чует мое сердце, стоит за этим кто-то, не обошлось без вмешательства взрослых. Зона рядом…
— Ну так и занялись бы этим вплотную! — возмутилась Стелла. — Раз такой рассадник преступности под боком.