Стена. Иллюзия одиночества
Шрифт:
– Стена-а, – отзывалась в ночной мгле стена тёмного леса.
Глава 5
Поцелуй стены
– Боже мой, мученики наши! Мы уж собирались вас искать! – воскликнула Вероника.
– Они выкорчёвывали сосны, поваленные грозой, – весело предположил Тартищев.
– А у нас не показывает телевизор. Лёва залезал на крышу, спутниковая антенна повалена, но провода не оборваны. Он поправил. Всё равно телевизор не ловит ни один канал! –
Лёва живо подтвердил:
– Ни один канал не принимает сигнал! Странно… Приёмники в машинах тоже шипят. Телефоны молчат! Мы будто отрезаны от мира. Ничего не понимаю, гроза давно прошла.
– Где Виктор? – спросил Клювин, поспешно наливая себе большую рюмку коньяка. – В мастерской? Позовите его. Мы вам расскажем о чертовщине, случившейся со всеми нами. Вероничка, солнышко, Анна, предупреждаю заранее – это не для слабонервных!
– Что, Алексей, городская телебашня повалилась? – спросил с улыбкой Тартищев.
– Генри, рассказывай, мне они не поверят, – Клювин уселся на диван, когда Виктор спустился в зал.
– Лицо Вселенной открывало печаль таинственного дня, гроза стеной отгородила мир искушений от меня, – с чувством прочитал молодой человек, загадочно оглядывая присутствующих. – Ну что? Впечатляет мой экспромт?
Тартищев закурил сигарету:
– Генри, давай без выкрутасов.
– Хорошо. Мы окружены!
– Кем? – почти в один голос вскрикнули Вероника и Анна.
– Не кем, а чем! – ответил Генри.
– Ну, чем-чем? – с нетерпением вмешался Лёва.
– Стеной!
– Стеной?!! – подхватили присутствовавшие в зале.
– Стеной, чёрт возьми! Мы с Генри ощупали её всю! Она вокруг нас! Невидимая! От опушки – на востоке до косогора – на западе, от оврага – на севере до орешника – на юге. Чертовщина какая-то! – Клювин бил себя кулаками по коленям и сердито смотрел на каждого, будто именно он и повинен в случившемся.
Вероника возмущённо воскликнула:
– Вы глупо шутите, Алексей Григорьевич!
Клювин, хмурясь, ответил:
– Изящней шутки не придумаешь.
– Алексей, ты не перебрал сегодня лишнего? – ухмыльнулся Тартищев.
– Я думал вас обрадовать, а вы сомневаетесь в нашей искренности. Генри не будет шутить! – пробасил скульптор.
– Может, у вас крыша двинулась. Или глюки полезли? – покрутил пальцами у виска Лёва.
– Лёва! Ты же сам удивлён, что нет никакой связи с внешним миром. Почему?
– Почему? Нас отгородила стена, – горячился Генри. – Понимаете, стена-а!
– Этого не может быть! – махнул рукой Тартищев.
– Когда была гроза и я писал картину, у меня появилось странное ощущение, – задумчиво произнёс Виктор. – Я физически почувствовал, будто пространство вокруг уменьшилось. Ты говоришь, Генри, вокруг нас стена?
– Стена! Невидимая. Близ неё воздух плотный. Тяжело дышать.
– Странно. В молодости цыганка мне нагадала, что меня в будущем ждёт любовь, слава и стена синего солнца.
– Стена синего солнца! – воскликнул изумлённый Генри. – Красиво,
– Собственно говоря, любовь и слава меня уже вознесли на золотых крыльях к вершине Олимпа. Можешь начинать свою поэму, которая, возможно, принесёт и тебе любовь и славу. Но стоит ли торопиться, мой друг? Поднявшись над миром, ты будешь уязвим для стрел лицемерия, коварства и лжи, которые погубили сонм мечтателей и гениев, – Виктор как-то тяжело вздохнул и о чём-то задумался.
– Отличный тост! Выпьем за любовь, славу и стену синего солнца! – оживился скульптор.
– У меня с утра на душе тревожно, – сказала Вероника. – Что нам делать?
– Ждать утра, – уверенно ответил Клювин. – Завтра организуем осаду Измаила. Я готов взвалить на себя бремя полководца Суворова, если у меня будет крепкий конь с хорошим седлом и позолоченными стременами.
– Чушь собачья! Я не верю! Проеду по дороге до села. Кто со мной? – Лёва вопросительно посмотрел вокруг.
– Темно уже, – попробовала отговорить его Вероника.
– Езжай, Лёва! Проверь. Вдруг у нас от излишка озона в воздухе и градусов в организме видение произошло, – махнул рукой Клювин, наливая себе полную рюмку. – Если нет стены – с меня ящик коньяка. И всё же притормози на краю леса.
Лёва решительно встал с дивана:
– Нет вопросов! Живи свободно!
– Не торопись, ковбой! Вместе поедем, – поднялся и Тартищев. – А лучше на моём джипе.
– Не нравится мне твой тупоносый «Гелендваген». Настоящий ковбой предпочитает «БМВ» цвета сафари, – ответил Лёва.
Цицерон открыл им ворота, нисколько не удивившись поздней поездке. Они выехали из гаража и, пробуксовывая, исчезли в ночном лесу. Свет фар выхватывал шершавые стволы сосен, пробивал плотную темноту кустов, рисуя одноцветную картину ночи. Мокрые листья блестели и фосфоресцировали в потоке света, будто обсаженные сверчками. Лёва опустил стёкла в машине и с криком и улюлюканьем помчался по дороге. Шум движущегося автомобиля и крики Лёвы создавали впечатление бегущего в темноте разъярённого механического чудовища, рычащего на поворотах и подъёмах. Тартищеву, может, и не нравилась возбуждённая экспрессия водителя, но он не подавал вида, лишь вглядывался в темноту и жадно курил. Лес стал редеть, и внезапная пустота-чернота впереди проглотила свет фар, не отражая и не пропуская его вглубь.
– Тормози! – крикнул Тартищев. Лёва мгновенно нажал на педаль, но мокрая дорога не создала нужного трения, и машина юзом поскользила вперед, разворачиваясь и теряя управление. Правой фарой и крылом она врезалась в невидимую преграду, рассыпая осколки стекла и корёжа металл. Тартищев ударился головой о лобовое стекло и потерял сознание. Лёву, упёршегося в рычаги и руль, развернуло и ударило в плечо Тартищева. Двигатель заглох. Одноглазое механическое чудовище прошипело задним колесом и затихло. Лёва удивлённо огляделся, сжимая одной рукой колено, а второй ощупывая грудь.