Стендаль
Шрифт:
Приехав в Марсель 25 июля 1805 года в семь часов вечера, Анри впервые увидел море. Он встретился с Мантом и снял жилье в отеле Рамбер — там, где уже расположилась Мелани. Плохо было то, что он приехал с пустыми руками: отец денег не дал. Шарль Менье устроил Анри на должность коммивояжера — при его безденежье не приходилось претендовать на что-либо лучшее. Начинающий коммерсант вынужден был привыкать к нравам и обычаям компании, занимавшейся импортом колониальных товаров, и проводить все дни напролет на таможне, на бирже, в Палате мер и весов. Он, естественно, находил свое новое занятие скучным и обременительным: оно не оставляло ему свободного времени для чтения. Одержимый фантастической идеей — обеспечить себе хорошую ренту, он вынашивает все новые прожекты и доходит даже до того, что сообщает своим, будто
Конечно, никакого таланта к коммерции у Анри не обнаружилось. Все, что он извлек из нее для себя, — это «некоторый интерес к политическим событиям». Кстати, этот интерес был вполне своевременным.
По вечерам Мелани под руководством Анри учила роли. Но театр в Марселе не шел ни в какое сравнение с парижскими: «Здесь играют главным образом трагедии — и это вопреки всякому здравому смыслу. Если играется какая-нибудь трагедия, которую марсельская публика не знает, то, какой бы хорошей она ни была, марсельцы будут аплодировать только знакомым репликам — неважно, хороши они или плохи, сносно или плохо произнесены». Зрители хорошо принимали дебютантку Мелани — в том смысле, что более или менее внимательно вслушивались в ее первые реплики, но вскоре возвращались к своему привычному поведению. «Вообще здешняя публика любит слышать со сцены громкие крики. Это единственное, что может их разбудить». В оправдание публики следует сказать, что и Мелани не проявляла больших сценических способностей.
В отношениях любовников свежесть первых месяцев связи вскоре сменилась горечью будней, усугубляемой конфликтами. Они ревнуют друг друга, устают друг от друга. Наступает отчуждение — любовь явно близится к концу. Их соединил случай — и случай же освободил их друг от друга: «Гран-Театр» закрылся, и 1 марта 1806 года Мелани вернулась в Париж. Она взяла на себя инициативу положить конец их совместным приключениям: «Я еще могла питать иллюзии до определенного момента, но сердце подсказывает мне то, чего я не хотела бы знать: ты любишь меня как совсем еще молодой человек, который живет только настоящим и не задумывается о будущем и чья единственная цель — как можно приятнее провести время. А я думала, что ты любишь меня как свою подругу жизни! Что ж, я смешна, не правда ли? Ты скажешь, вероятно, что я просто сержусь на тебя. Уверяю тебя — нет. Я лишена даже такого счастья — сердиться. Я имею столь печальный опыт общения с людьми, что в тех несчастьях, которые со мною происходят, меня удивляет лишь то, что я не смогла их предвидеть. Но они меня уже не раздражают». Несколькими неделями ранее Анри записал в своем «Журнале»: «Я начинаю находить М[елани] глупой. Мне припоминаются тысячи мелочей, которые свидетельствуют о недостатке ума». Он даже меняет жилье в Марселе — переезжает на улицу Сен-Ферреоль, подальше от воспоминаний.
Результатом поражения Франции в битве при Трафальгаре стало чрезмерно высокое обложение налогами колониальных товаров. Менье готовился заявить о своем банкротстве. Сбылись предсказания Феликса Фора и семейства Бейль-Ганьон: коммерсанта из Анри не вышло. Чтобы убить время, Анри пьет жженку, пунш и водку — что явно не решает его проблем с желудком, — играет в карты каждый вечер, наблюдает провинциальные нравы эпохи Империи — и все это ему надоедает: «У них не хватает ума, чтобы понять, насколько скучны их грубые удовольствия. Собираться вместе уже с десяти часов утра, чтобы играть в вист или бостон! Но эти люди не умеют скучать и потому никогда не перестанут быть глупыми, — такими, каковы они есть сейчас».
Лишенный занятий, Анри становится угрюмым. Кому могут быть приятны «тишина и одиночество в час, когда бьет полночь»? Незадачливый коммерсант снова берется за книги, но ему явно не хватает Парижа — деятельного, дышащего жизнью. Провинциальный город ничего не обещает ему в будущем. Шерубен, постоянно озабоченный выплатой долгов своего сына, в конце концов взмолился, что так больше продолжаться не может. Наконец Анри и сам начинает рассуждать самокритично: «Мне нужно какое-то занятие. Мне не хватает
Охота на Дарю
Один и тот же вопрос навязчиво преследует Анри: к чему ему следует стремиться? В сущности, сам он ничего об этом толком не знает. И вокруг себя он видит только разочарованных. Барраль, которого властный отец заставил поступить на службу, уже отчаялся, что когда-нибудь сможет от нее избавиться. Фор распрощался с Парижем. Крозе «не ждет от жизни ничего, кроме скуки». Бижийон только воображает, что он счастлив, а счастливы по-настоящему лишь Коломб и Маллеэн. О Манте ему ничего не известно: марсельская авантюра разбила их хрупкую дружбу. О собственном настроении он пишет: «Я страстно желал быть возлюбленным актрисы — стройной и меланхоличной. Я был им, но длительного счастья не нашел. Я думаю теперь, что это „вечное счастье“ — просто химера, что нельзя стремиться к тому, чтобы всегда извлекать максимум удовольствия из своего положения. Вообще, мне сильно не хватает здравомыслия. В сущности, я даже не знаю, что мне нужно. Вот идеальная картина моей жизни в общих чертах: Париж, слушатель курсов, восемь тысяч ливров дохода, общество самого хорошего тона — и женщины в нем».
После упорного сопротивления Анри соглашается последовать советам дедушки, который всячески настаивает, чтобы он написал кузену Пьеру: «Я думаю, что у тебя есть один верный способ, чтобы снова попасть в Париж и жить там достойно, — это опять сблизиться с Дарю: он любит тебя и мог бы устроить тебя к себе на службу». Анри подчинился. Приятель по Марселю, Леон Ламбер, помог ему составить письмо. Нужны были все-таки некоторый такт и умение пользоваться официальным языком, чтобы обратиться с письмом к государственному советнику Дарю, недавно избранному во Французскую академию, — хотя Анри был далек от того, чтобы считать своего «поэтического» кузена просвещенным обладателем блестящего слога.
Семейная солидарность снова проявила себя в деле: отец и сын Ганьоны тоже двинулись на приступ родственной твердыни. Один ходатайствует за своего внука Анри перед Пьером, а другой — за своего племянника Анри — перед Марсиалем. От братьев Дарю, однако, ответа нет. Вероятно, их служебные обязанности не дают им возможности дать о себе знать? Или их молчание и есть ответ? Проходят недели. В Гренобле и в Марселе все члены семейства пребывают в беспокойстве. Анри догадывается, что Пьер, по всей вероятности, точит на него зуб за его прошлое безрассудство — и теперь сгорает от нетерпения. Его бывший товарищ по Центральной школе Шарль Шеминад, чья сестра близка с супругой Пьера — Александриной Дарю, советует ему для начала завязать добрые отношения с супругой кузена. Анри ожидает каждой почты «как мессии». Наконец он уже не в состоянии жить на постоянном взводе и решает поторопить события. В конце мая он в четвертый раз отправляется из провинции в Париж. Марсель ничего не дал ему, и он покидает этот город без сожаления.
10 июля 1806 года недавний марселец с наслаждением вдохнул воздух столицы. Здесь он возобновил свое «книжное обжорство» и посещения любимого «Комеди Франсез», но почему-то нигде не упомянул о декрете от 29 июля, которым количество официально разрешенных парижских театров было сведено всего лишь к восьми.
Не откладывая дела в долгий ящик, Анри отправился с визитом к Марсиалю. Его приняли сердечно, но определенный ответ так и не был дан. Тогда Анри принялся изо всех сил ухаживать за всеми обитателями улицы Лилль. Он особенно подружился с самым младшим из Дарю, но именно супруга Пьера, Александрина, действительно помогла ему немного растопить лед в отношениях с Пьером.
Территориальные аппетиты «Великой империи», разгром австрийцев под Аустерлицем 2 декабря 1805 года и исчезновение с карты мира — по Пресбургскому договору — Священной Римской империи Германии разожгли тлеющие в Европе конфликты. Мирные настроения вновь были не в моде. 26 сентября 1806 года король Пруссии Фридрих Вильгельм III направил Наполеону ультиматум. Он потребовал отвода семи корпусов Великой армии от Рейна в срок до 8 октября. «Ответ» был досрочным: уже 6 октября французские войска подошли к Дунаю. 20-го капитулировала крепость Ульм. На карту была поставлена судьба Империи.