Стендаль
Шрифт:
Судя по обстановке, молодому человеку предстояло стать жителем Вены на год или два. Он нисколько не огорчен: «В Вене самый чудесный климат, в котором я когда-либо жил. Не хватает только времени, чтобы им насладиться. И посреди всего этого — одиночество сердца». Вена, эта столица музыки, изобилует театрами; «Дон Жуана» Моцарта здесь дают в театре Виден чуть ли не каждую неделю. Здесь много прекрасных зданий. Те, кому посчастливилось избежать участия в военных действиях, прохаживаются по Пратеру — «это самое чудесное место для прогулок из всех, какие только есть в Европе», отдыхают в садах и кафе. Анри тоже постепенно акклиматизируется.
22 мая с четырех часов утра до шести часов вечера армии противников бьются под Эсслингом. Солдаты Империи измотаны. Под непрерывным огнем солдаты корпуса инфантерии вынуждают своих генералов
15 июня он присутствовал в шотландской церкви Вены — Шоттенкирхе — на исполнении «Реквиема» Моцарта в память композитора Йозефа Гайдна, умершего двумя неделями ранее: «Я сидел там во втором ряду, при мундире; первый ряд был занят семейством великого человека: тремя-четырьмя маленькими женщинами в черном, с незначительными лицами. „Реквием“ мне показался слишком шумным и не увлек…» В письме, которое Анри в тот же день отправил Полине, он ничего не сообщил об этом событии, а предпочел наставлять сестру, как ей лучше использовать свой новый — свободный — семейный статус: «Я пишу тебе, чтобы поздравить с тем, что ты пока не беременна. Бегай, развлекайся, посмотри Милан, Геную или Берн. Надеть на себя цепи всегда успеешь. Я никогда не понимал этой мании — сразу обзаводиться детьми, этими красивыми куколками, которые, подрастая, становятся до того несносными, что впору от них бежать, если только не суметь до этого дать им крепкое и самобытное образование — а у кого хватает на это терпения?»
Битва при Ваграме, начавшаяся 6 июля на заре, привлекла внимание Анри не более, чем предыдущая, под Эсслингом. Он был настолько безразличен к происходящему, что даже не вспомнил о кузене Марсиале, хотя тот находился на поле сражения. Великая армия недосчиталась двадцати семи тысяч убитыми и ранеными. 12 июля было объявлено перемирие. Анри, вытянувшись в шезлонге, «страдая от головной боли и нетерпения», не мог никуда двинуться из-за очередного приступа лихорадки и был обречен оставаться в Вене во время всех этих событий. Он вновь испытывает приступы тоски и относит их на счет своего слишком долгого нахождения на военной службе — он опять вынашивает планы отказаться от военного мундира.
2 августа в Вену проездом прибыл Феликс Фор — он предполагал остаться здесь на целый месяц, — и это доставило Анри большое удовольствие. Он показывает приятелю город; они вместе слушают мессу с музыкальным сопровождением в придворной капелле и присутствуют на ежедневном военном параде в Шёнбрунне, где располагалась ставка императора. Фор находился под сильным впечатлением от этих сборных войск — из всех присоединенных императором стран, а также от красочного разнообразия их мундиров, но Анри видел в них лишь «стадо баранов, которых ведут на бойню». Участие в этой чудовищной кампании отрезвило его окончательно.
В конце октября молодой человек тоже со всем усердием пускается в сражение — только гораздо более личное и гораздо менее кровавое: ухаживает за прибывшей сюда графиней Александриной Дарю. Заботясь о ее безопасности, он сопровождает графиню во всех ее передвижениях. И, поскольку она любезна с ним, впрочем, как и со всеми остальными, он ждет от нее какого-нибудь знака, подающего надежду, — но напрасно. Ему не хватает смелости, он не умеет «взять в разговоре тот галантный тон, который позволяет сказать многое, поскольку все это якобы говорится не всерьез». Он уже буквально в шаге от того, чтобы произнести нужное слово самым прочувствованным тоном, — но только в шаге. Так что напрасно Анри критиковал Пьера Дарю за его неизменную серьезность и недостаток гибкости ума — сам он не представляет собой приятного контраста своему кузену в глазах его супруги. Александрина не проявляет к нему никакой особой благосклонности — и как может быть иначе, если робость мешает молодому человеку растопить лед в их отношениях? Он остается молчаливым обожателем. «…Представь себе пажа, влюбленного в королеву», — доверительно сообщает он сестре. Ему остается лишь постараться утешиться
20 ноября графиня Дарю покинула Вену вместе со своим мужем. «Волнующий момент: мы прощаемся, целуемся, я ничего не предпринимаю». Их отношения не сдвинулись с мертвой точки, но его поцелуй — так ему кажется — «был дан с нежностью и принят без холодности». Он изо всех сил старается обмануть самого себя: в ее сдержанности виноват якобы только он сам — отсутствие в нем галантности и вообще его неправильное поведение: «…что должна была она обо мне подумать?» Он надеется, что в следующий раз сумеет предстать перед ней в лучшем свете.
Некое поручение, суть которого остается до сих пор неизвестной, позволило Анри Бейлю отлучиться из штаба и провести несколько дней в Венгрии, однако здесь тоска охватила его с новой силой — он всем пресыщен. Поступив под начало графа Виллеманци, он покинул Вену и направился в Линц, куда и прибыл 15 декабря. В его служебные обязанности входило все, что касалось речных перевозок и проблем, связанных с прохождением кораблей по Дунаю, — и все это столь же мало интересовало его, как и вечера, проводимые за партией в карты со скучными партнерами. Он все чаще возвращается мыслью в прошлое: «Я останавливаюсь на берегу Дуная, прислушиваюсь к далеким звукам труб и барабанов и стараюсь вспомнить, где я был в этот час (половина первого ночи) в прошлые годы».
2 января 1810 года, не в силах больше выносить тоску службы, интендант Бейль обратился к генералу Дежеану, министру Военного ведомства: «Имею честь умолять Ваше Превосходительство соизволить направить меня в Испанию». Не дожидаясь ответа, Анри спешно покинул Австрию и отправился в Париж — он прибыл туда в середине января.
Аудитор Государственного совета
В Париже Анри сразу снял комнату в отеле «Эспань», что на улице Коломбье, — «подальше от Пале-Рояля с его помпезностью». Вскоре он узнал, что Пьер Дарю предпринимает шаги для предоставления ему места аудитора в Государственном совете. Такой «кульбит» со стороны родственника был для него полной неожиданностью. Однако в соответствии с имперским указом от 28 декабря 1809 года для получения этой должности необходимо располагать личным состоянием. У него вошло в привычку по всем финансовым вопросам сразу обращаться к своему семейству. Шерубен к этому времени уже занимал должность помощника мэра в Гренобле; он уступил настояниям сына и согласился назначить ему ежегодную ренту в 6 тысяч франков, что и было скреплено соответствующим актом 12 февраля 1810 года. Дедушка Анри Ганьон взял на себя переговоры с Пьером Дарю: «Вы изъявили доброе намерение представить Бейля герцогу-канцлеру. Вы завершите это доброе дело, если ему будет предоставлено это достойное место, преимущества которого я понял сразу, как только эти должности были учреждены. Оно было бы еще более благоприятным для моего внука, если бы он мог работать под Вашим началом. Это самое горячее мое желание, так же как и моего внука. Его карьера уже значительно продвинулась бы, если бы он всегда следовал Вашим указаниям, однако у него еще все впереди, если он станет аудитором и будет работать рядом с Вами — исполняя при Вас любые обязанности». Родные Анри всегда принимали близко к сердцу его проблемы и старались подставить свое плечо, чтобы избавить от неблагодарной роли просителя.
Эти общие старания дают Анри вполне обоснованную надежду на благоприятный исход дела, и в ожидании своего назначения он славно проводит время в Париже. «Я не сожалею о той жизни, которую вел последние четыре года. Если бы я тогда стал аудитором, то сегодня был бы уже префектом, но тогда не повидал бы Берлин, Брунсвик и Вену, никогда не узнал бы Вильгельмину, Шарлотту и Бабет. Казалось бы, слишком много имен и названий — но какая разница, срываешь ли ты плоды счастья с однолетнего растения или с векового дуба?» Он вполне отдает себе отчет в своих подлинных чувствах: «Мне не столько хочется быть аудитором, сколько приводит в ужас мысль о том, чтобы продолжать исполнять тягостные обязанности военного комиссара».