Стены из Хрусталя
Шрифт:
— Ах ты дрянь чумазая! Почему в ночной рубашке, а не в парадном платье? И патлы свои почему не вымыла? Мы даже воду для вас, дармоедов, нагрели! — разорялся он, брызгая слюной. — Опозорить нас всех решила?! Ну я тебе задам! Я тебя проберу!
На крючке висела трость, которую директор тут же схватил. Не успел он размахнуться, как девочка вылетела в дверь. Обладай ее тело постоянной массой и плотностью, она столкнулась бы с мальчишками, но, будучи призраком, пронеслась сквозь толпу и рванулась в спальню. Опомнившись, дети
— Теперь что? Ты его только раззадорила!
— Он нас потом знаешь как вздует! Горазд тростью махать!
— Цыц, не орите на мою фею! — вступился за нее Томми, но и сам печально вздохнул. — Ты его и правда средненько напугала. Надо было на потолок залезть.
— Он бы тростью меня там достал, — удрученно ответила девочка, присаживаясь на подоконник.
То был весомый аргумент.
— А зубами чего не клацала? — спросил Роджер, уже спокойнее.
— Сунул бы кусок мыла мне в рот и отправил в угол.
Мальчишки снова окружили ее. Хотя восторг в их глазах угасал, еще оставалось в них тусклое свечение надежды, едва заметное, как от медяка в колодце желаний, куда давно уже не бросали новых монет.
Тогда Харриэт поняла — сделать хоть что-нибудь ей придется.
Просто других фей поблизости не было.
Возможно, их не было вообще.
Ей стало совсем страшно. Только что она уверилась в том, что начала осознавать, когда сидела на мосту и вслушивалась в гул чужих мыслей.
Взрослые не боятся мертвых маленьких девочек.
Взрослые боятся других взрослых.
И если она хочет противостоять им, придется принять их правила.
— Парадная одежда! — осенило Харриэт. — Почему на вас парадные костюмчики?
— Нынче приезжает какая-то важная птица, — объяснил Роджер. — Будет нас инспектировать за ужином.
— Нам дадут жаркое и белый хлеб! Так всегда бывает, когда приезжают с проверкой.
— А что за особа такая?
— Кто ее разберет? К нам всякие ездят. Даже герцогини.
— Нам велели называть ее просто «мэм.»
— Тогда давай так, — Харриэт обратилась к Томми, — я заберусь под обеденный стол, а как она войдет, ты толкнешь меня ногой.
— И ты каааак выскочишь!
— Нет. Я буду сидеть под столом и думать злые мысли. Я вообще-то добрая фея, но сегодня стала совсем жестокой и злой. Поэтому кто-то должен умереть.
— Кто? — выдохнули мальчишки.
— Врипутация, — мрачно отчеканила Харриэт.
Длинный и узкий, стол был застелен свежей скатертью. На углу, со стороны входа, высилась пузатая кастрюля, над которой клубился дымок, словно облака над горой Килиманджаро. Пахло наваристым бульоном. Так вкусно пахло, что запах можно было есть ноздрями. Выстроенные в шеренги по обе стороны стола, воспитанники вытягивали шеи и любовались кастрюлей, стараясь не ронять слюну на скатерть. Самые отважные ковыряли куски хлеба на тарелках и украдкой
По столь торжественному случаю, столовая был ярко освещена. В углу сгорбилась елка и нарочно втянула иголки, чтобы лишний раз не привлекать внимание администрации. Праздник приволокли сюда волоком, прибили к стене вместе с венком, канителью примотали к елке, опустили шторы, отрезав путь к отступлению, но он ни в какую не соглашался сотрудничать. Мира тут не было и в помине, да и благоволения в человецех тоже как-то не наблюдалось. Рождественская атмосфера витала исключительно над кастрюлей, проявляясь в ароматах похлебки, так что дети, оказавшиеся за дальним концом стола, смело могли назвать себя обделенными. А когда вошла благотворительница в сопровождении мистера Барка и своей чернофрачной свиты, праздничное настроение окончательно улетучилось вместе с мясным запахом, который выветрился через открытую дверь.
На даме было платье из черного крепа, черные же перчатки, а белый чепец с треугольным «вдовьим пиком» открывал гладко зачесанные седые волосы. Крючковатый нос и полные, обвисшие щеки придавали ее лицу выражение усталого равнодушия. Праздники ее тяготили. Заметно было, что меньше всего ей хочется инспектировать богоугодные заведения и вообще непонятно, зачем ее оторвали от уютного камина и привезли сюда. Но долг есть долг.
— Здравствуйте, дети, — поздоровалась она, и воспитанники грянули:
— Здравствуйте, мэм!
— Хорошо ли с вами обращаются, дети? Довольны ли вы питанием?
— Не угодно ли отведать? — спросил мистер Барк, подсовывая ей половник.
Дама едва заметно сдвинула брови, но в общем и целом угощение казалось аппетитным. Как на говядину, так и на вареные овощи на кухне не поскупились. Очень радостно, что новое поколение англичан взращивается на добротной, насыщенной жирами пище.
Именно это и собиралась произнести дама.
Другое дело, что за секунды, отделявшие тот момент, когда она бросила последний взгляд в половник, и тот, когда его содержимое очутилось у нее во рту, что-то успело произойти.
Слова застряли в горле. Вместе с едой.
Инстинкт, заставляющий организм отторгать несъедобное, намертво сцепился с хорошими манерами, утверждающими, что настоящая леди не может плюнуть на скатерть. Более того, она вообще не знает глагол «плевать.» Воспитание побороло природу. Дама резко сглотнула. Потом вылила варево из половника, наблюдая, как склизкие ошметки мяса плюхаются в бурую жижу и, потревоженный ими, из недр кастрюли всплывает клок черных волос…
А на скатерть между тем упала первая капля.