Степь ковыльная
Шрифт:
Завывал буран, и после полуночи прознобило Иловайского, хотя укутан он был в пуховое одеяло. Выругавшись тихонько, встал он с тахты, запахнул халат и повязал его толстым шнуром. Потом отпер дверь кабинета — привык запираться на ночь, — прошел в соседнюю комнату, разбудил ординарца Григория, приказал ему сходить за дровами и растопить печь.
И вдруг, заглушая буйный посвист и завывание вьюги, донесся с нижнего этажа звон стекол, грохот выстрелов, крики казаков, испуганные вопли челяди. Казалось, буран ворвался в дом и начал
«Вот оно, началось-таки! — мелькнуло в уме Иловайского. — Прохвост Щербатов, говорил ведь я ему! Так нет же, мой полк увел!»
Атаман стал быстро одеваться.
Послышался визг, в комнату вбежала в пеньюаре Анеля Феликсовна. Ее лицо исказил ужас.
— Иезус Мария! — лепетала она отрывисто. — Что это, что? Бунт? Проклятые хлопы восстали? Сейчас ворвутся сюда! Спаси, спаси меня!
Заломив в отчаянии руки, Анеля Феликсовна упала в обморок.
Вбежала Настя и помогла уложить ее на тахту. Взор Насти скользнул по связке ключей, забытых атаманом на столике. «Надо взять, незаметно взять!» — пронеслось в голове. И тут же сердце ее больно сжалось: как будто отгадав ее мысль, атаман рывком схватил ключи и сунул в карман широких синих шаровар.
С растерянным лицом вбежал в кабинет ординарец Гриша, держа охапку дров.
— Дурень! Брось дрова! Что там стряслось? — сердито крикнул атаман.
— Нападение, ваше превосходительство! — стуча зубами, ответил Гриша. — Их там видимо-невидимо! Кричали: «Бревно сыскать надобно, дверь выбить».
— Ничего, — сказал атаман, успокаивая самого себя. — Казаки услышат выстрелы, подоспеют из казарм. Ежели мятежники захватят нижний этаж, отсидимся, в крайности, здесь, в кабинете. — И он окинул взором толстые стены и тяжелую дверь.
Опять раздалось несколько выстрелов. Алексей Иванович выхватил из кармана связку и, отцепив ключи от сокровищницы и от письменного стола, швырнул Грише остальные.
— Беги вниз, возьми с собой казаков и проведи арестованных в соседнюю комнату. «Пригодятся как заложники, — подумал он, — а то, чего доброго, ворвутся мятежники во двор, освободят их». И строго добавил: — Пусть в цепях идут.
Потом, обернувшись к Насте, застывшей возле Анели Феликсовны, бешено крикнул:
— А ты что стоишь как истукан? Беги в спальню барыни, принеси флакон с нюхательной солью.
Настя опрометью бросилась из кабинета, но, вместо того чтобы бежать в спальню графини, зашла в освещенную лампадкой комнатку, где жила она с матерью, недавно умершей, перекрестилась на почерневший образок в углу, как бы испрашивая материнского благословения. Потом быстро вытащила из сундука мундир, шаровары, шапку, полушубок младшего брата, который находился в Таврии, надела их, распустила косу, схватила ножницы и отрезала волосы. Перевязала косу зеленой ленточкой, сунула в заранее подготовленный узелок с платьем и вышитым матерью полотенцем, в которое была завернута стальная пилка,
Ее оглушил буран, ослепили тьма и круговерть метели. Проваливаясь в сугробы, спотыкаясь, Настя кинулась к караулке.
Несказанная радость охватила узников, когда они услышали выстрелы и смятенные крики во дворе.
— Ну, теперь, братцы, либо нас освободит Пименов, либо будут держать в доме как заложников. Надо приготовиться!.. Сергунька, когда откроют дверь, спрячься за ней. Если войдут атаманцы, захлопни дверь и — никого отсюда! Понятно? — спросил Павел.
Сергунька, засучивая рукава, пообещал:
— Никого не выпущу!
А Павел обратился к Феде:
— На тебя с твоей силушкой главная надежда наша.
— Да уж я не подведу! — усмехнулся Федор, сжимая огромные кулаки.
Возле караулки раздался гул голосов. Слышно было, как отпирали замок, отбрасывали тяжелый засов. Завизжав заржавленными петлями, открылась дверь, и на пороге показался атаманский ординарец.
— Живо выходи по одному! — грубо крикнул он.
— Никуда не выйдем. Знаем — зарубите нас во дворе, — решительно ответил за всех Павел.
— Да вы что, печки-лавочки, и тут бунтовать будете? — возмутился ординарец, всматриваясь в слабо освещенную караулку. — Пошли, ребята, силком возьмем. А если кто супротивничать будет… — Григорий в сопровождении двух казаков вошел в караулку. Вдруг дверь за ними с шумом захлопнулась. Удивленные атаманцы обернулись, а в это время заключенные набросились на них. Ударив кандалами по лицу ординарца, Федор сшиб его с ног, а другого схватил за кушак и, приподняв над собой, швырнул изо всей силы на пол. Сергунька, напав сзади, повалил атаманца, стоявшего у двери.
Три сабли, столько же пистолетов и кинжалов перешли к арестованным. Руки и ноги пленным перевязали их же поясами. Взяли ключи, оброненные в схватке ординарцем.
Дверь распахнулась, в караулку вбежал красивый кареглазый казачок.
— Настя! — вырвалось у Сергуньки.
Метнув на него радостный взгляд, Настя горячо сказала:
— Возьмите и меня с собой! — и протянула пилку.
Лицо Сергуньки просияло:
— Братцы, кандалы — долой!
— Скорей, скорей! — торопил Денисов, притопывая на месте от нетерпения.
Пока перепиливали кандалы, Настя объясняла ему:
— Середний ключ — от караулки, тот, что поменьше, — от конюшни, там кроме ваших коней стоят атаманские верховые; а самый большой ключ — от ворот. Возьмите мой фонарик…
Заперли караулку, отомкнули замок у ворот и, приоткрыв их, выглянули на улицу. За углом перестрелка еще продолжалась, но уже вяло.
В белой кипени метели, с саблей наголо, на вороной лошади ехал засыпанный снегом всадник. Признав не столько всадника, сколько коня, Дерябин окликнул его: