Степь в крови
Шрифт:
Огибая осколки кабацкого кораблекрушения, Глебов добрался до указанной половым двери и поспешно скрылся за ней. В комнате царил мрак. Единственным источником света здесь был огонек тлеющей сигары.
– Присаживайтесь, господин поручик. Скамья перед вами.
Глебов нащупал скамью и послушно сел на нее. Признаться, попади он в такую переделку, ну хоть два дня тому назад, его возмущению не было бы предела. Но все переменчиво в подлунном мире. И Глебов, к собственному удивлению, вполне равнодушно воспринял загадочную атмосферу, окружавшую «Доброхота».
– Вы виделись сегодня с господами следователями?
– Нет, то есть я их видел,
– У вашего дома была организована засада?
– Так точно. Когда полковник вышел, они набросились на него и силой увели.
– Браво! Они сами роют себе могилу! Но дело гораздо серьезнее, господин поручик. Вы должны понимать, что, побывав в плену у большевиков, чудом освободившись, вы являете собой персону, опасную для многих.
– Вы знаете?… Но я до сих пор не говорил о том, что произошло в действительности. Это в моих интересах…
– Как знать. До сих пор ваши поступки трудно было назвать осторожными и продуманными. Хотя бы эта история с женой инженера?! Так опрометчиво!
– Вы и это знаете?
– Конечно. Мне известно все, за исключением одного – знаете ли вы, кто я?
– Нет, – едва слышно прошептал Глебов. Сердце его в очередной раз за день кольнуло, и жгучее онемение расползлось по всему телу.
– Верно. Вам лучше и не знать. Умрете со спокойной душой.
– Умру? – прошептал Глебов и попытался встать, но не устоял на ногах и рухнул на пол.
– Умрете. Ведь вы отравлены. Вспомните, вчера вечером после допроса у следователя вас угостили чаем…
Глебов издал надрывный хрип.
– Вспомнили? Время действия яда пришло. Умирайте спокойно. Ваша память будет чиста, мы похороним вас с почестями и оркестром. Спите, Глебов, и не желаю вам встречи на том свете с генералом Алмазовым. Думается, он на вас серчает, – незнакомец рассмеялся.
– Вы… – из последних сил Глебов поднялся на локтях и протянул руку к незнакомцу, – вы…
Вдруг все оборвалось. Глебов повалился на пол. Незнакомец затушил сигару, взял тело поручика под руки и вытолкнул его в окно. Потом и сам последовал за своей жертвой, взгромоздил тело Глебова на стоящую подле стены арбу, тут же тронувшуюся с места.
Глава шестая, в которой на авансцену повествования опрометчиво выступает граф Гутарев
Утро следующего дня в гостинице «Европа» началось со страшного переполоха. Дворник, первым заступивший на свой пост, подле самого крыльца гостиницы обнаружил сухощавого поручика. Несчастный лежал на брусчатке тротуара, вольно раскинув руки и уткнувшись лицом в пыль. Сначала дворник хотел проучить нашкодившего пропойцу офицера, но понял, что человек этот спит вечным сном.
Через четверть часа у гостиницы уже стояли пролетки. Тело опознанного здесь же поручика Глебова погрузили на одну из них и увезли прочь от любопытных глаз зевак. Толпа, собравшаяся у дверей «Европы» по случаю необыкновенного происшествия, еще волновалась и галдела, но близился полдень, и постепенно все возвращалось в привычное русло новочеркасской сутолоки.
Во втором этаже, в номере Марии Александровны Петлицкой, звучала музыка. Хозяйка сидела за фортепьяно и исполняла «Лунную сонату». Но в силу ли безалаберности этого утра или
Нашей героине в те ясные майские дни минуло двадцать девять лет. Она уже оставила лавры балерины, в надежде на счастье откололась от айсберга русской эмиграции и добралась до Новочеркасска. Она была красива, но видавшийся с ней впервые уходил ослепленный и зачарованный отнюдь не правильностью форм и статностью фигуры. В этих достижениях, добрый читатель, уж верьте на слово, нет ничего по-настоящему достойного. Всякий, впервые видевший Марию Александровну, уходил ослепленный ее обаянием, которое без сдержанности и жеманства изливалось на добрых людей. Мария Александровна была отзывчива и больше всего в людях ценила именно дар самоотвержения ради ближнего. Она была христианкой и правоверной еретичкой, прихожанкой и паломницей, ее теснили рамки Синода и канонизаций, она ничто не отвергала, но верила лишь Богу.
Счастливцам, добившимся большего расположения Марии Александровны, через время открывалась совершенно иная Петлицкая. Духовный мир ее мог часто казаться противоречивым и лишенным разумного устройства. Мария Александровна действовала импульсивно, нервно и с пугающим отчаянием. «Истеричка», – говаривали про нее. Мария Александровна не находила в себе сил и не чувствовала нужды скрывать слезы. Она рыдала без стыда и без стыда подавала руку всякому просителю и страждущему. В бытность своей жизни в Петрограде Петлицкая слыла «чистой душой», к ней всегда можно было обратиться с просьбой и не получить отказ.
Но время шло, и день за днем вокруг Петлицкой оказывалось все меньше людей. Наконец остался один Зетлинг. Пожалуй, лишь ему, суровому и непреклонному, она открыла просторы безмятежного спокойствия своей души, стремление к тишине и счастью. Мария Александровна почувствовала, что она не одна.
– А вы знаете, дамы и господа, вот я сижу и совсем явственно ощущаю себя оплеванным. Это какое-то необычайное физиологическое чувство! – Минин горько усмехнулся. – Нас с вами, дорогой Зетлинг, облапошили как мальчиков. Это ж надо! Подбросить тело к нашим дверям! Я понимаю, если б просто убили да спрятали где-нибудь, так нет же! Какое хамство!