Степь. Кровь первая. Арии
Шрифт:
Голубава тоже особо не раскачивалась. Взяв топор начала шастать по округе, что-то прикидывая, примеряясь и по началу делая зарубки на деревьях. Она заранее хотела спланировать всё будущее поселение, чтоб с одной стороны оно было компактно, с другой функционально и максимально должно было быть защищено, как от дикого зверя, так и от людей. Последнее появление незваных гостей, которых даже Воровайка проспала, почему-то Голубаве не давало покоя. Она уже не первый раз задумывалась над тем, как можно обезопасить поселение совсем от постороннего проникновения или хотя бы узнавать о приближении чужаков заранее и успевать к их приходу приготовиться. Сорока, конечно, дело хорошее, но вот и она может ошибиться, а ведь такая ошибка может всем стоить жизни. С этими мыслями она расхаживала по прилегающему лесу, определяя полянки на вырубку и пытаясь представить в голове, как это будет выглядеть в конечном варианте. Наконец, поплевав на руки, принялась валить деревья.
Данава тоже чуть свет принялся за дело. Для начала он снял свои бабьи рубахи и облачился в кожаные штаны, как у Неважны, и кожаную куртку, сделанную по той же технологии, как и Неважнена, но абсолютно другого покроя. Сам придумал, сам пошил. Девки, увидевшие его, оценили по достоинству, даже Дануха одобрительно хмыкнула, в очередной раз пожалев, какой талант в лесу всё это время пропадал. Данава отобрал у Данухи большой медный котёл, тот что девки с аровой вырубки приволокли и принялся готовить рассол для обработки
Дануха, встав по утру, тут же направилась к баймаку в свою старую землянку за глиной. Почему именно туда? Да кто её знает. Глину то могла и в лесу найти, а не ходить за тридевять земель, но вот ей что-то в голову втемяшилось, что глину надо брать там. Вот и пошла. Глина, отколупанная от стены старого кута, была так себе. В ней было много лишнего. Мелкие камушки, корешки, но баба старательно наковыряла целый мешочек, а потом у себя в новом шатре ещё долго её перебирала, тщательно очищая и перемешивая до однородности. После взялась за готовку. Надо было всех накормить, да ещё в дорогу дать еды минимум на седмицу. В общем работы у неё было тоже невпроворот. У каждой поселенки в шатре тоже очаг был и девки готовили для себя. Завтрак - обязательно. Вечернюю трапезу каждая по-разному. Когда у кого-то из девок собирались кучками, когда вообще без вечерней еды лишь на питье сидели, а когда и не по разу ужинали. Но обед всегда был общий у Данухи за общим столом. Это была традиция сама собой заведённая. После обеда все разошлись по своим делам, а походные девки остались куманиться. Глину Дануха замешивала на их крови, порезав всем левую руку, опаивая зельем и ставя в маленький какагор, который вместе с ней насчитывал пять куманок. Первой, кого рассмотрела большуха конечно же была Никто. Уж очень ей хотелось залезть под кожу этой бабёнке. А посмотреть было на что. Дануха такое увидела в первые. Никто представляла из себя не одну, а несколько сущностей под одной кожей. Она даже не смогла сосчитать сколько. Никто то двоилась, то троилась, то ещё больше накладывалась сама на себя. И каждая была разная. Она была не постоянна и это не постоянство, как определила Дануха, было связанно с бурей эмоций, что бурлили в молодой бабе. Дануха сделала для себя только один вывод. Эта баба к своим годам похоже не разу ещё не куманилась! И проделывает это впервые, от этого и эмоции захлёстывают. Чувство, оставшееся после осмотра, опять оказалось не однозначным. Зла Дануха в ней не нашла, хотя честно искала, но и понимания этой бабы у неё не сложилось, а то что было не понятно, настораживало. Затем посмотрела Малху и успокоилась. Побаивалась она эту девку с её закидонами. Уж больно не хорошим от неё веяло в последнее время, но оказалось зря. Чистая была девка, но глупая. Именно это её качество и чернило. Умишка у неё не хватало ни на пакости осознанные, ни в рамках дозволенного себя держать. Дануха поняла, что её довольно легко в узде держать, коль с умом. Ну и ладно. Неважна, как всегда, резвилась со своим радужным фейерверком, переливаясь разными цветами. Буря была собрана, рассудительна и явно побаивалась ответственности, но Дануха была уверенна - справится. На этом вывела из морока и все перецеловавшись отправились собираться и после недолгих сборов, так как к этому времени по сути были уже все готовы, под взглядами абсолютно всех оставшихся в лагере, выступили в свой первый поход.
Поход прошёл гладко, как по маслу и вместо седмицы они потратили только пять дней. И вот в средине пятого дня, Воровайка оповестила всех о их приходе. Дануха, закуманенная с карагодом почувствовала их радость ещё раньше сороки и даже вышла на поляну в ожидании, поэтому для неё это не было неожиданностью, а тут ещё сгонявшая им навстречу Елейка на Злыдне, вернулась с радостной вестью, что "наши идут" и "кучу баб ведут". Все мол довольные и всё говорят прошло лучше не придумаешь. Остальные поселенцы на встречу не побежали, раз Дануха не дёрнулась, а ждали их на поляне у шатров, которая за эти пять дней преобразилась до неузнаваемости. Всех запланированных шатров, конечно, за этот короткий срок сшить и поставить не удалось, но большинство уже стояло на своих местах и готово было принять переселенцев. Первой шла Буря, таща на плече какой-то мешок. Следом шли лошади с волокушами. Одну вела Неважна, вторую Малха. На шкурах сидела малышня, те кто быстро по снегу идти не мог. Следом шли бабы, девки. Было их на удивление много. Дануха даже удивилась такой ораве. Тут же увидела Кноху, с девченятами. Обнялись, прослезились. Малха тут же подскочила, спросив какой из шатров теперь её с мамой. Старшая отправила всех к Голубаве, мол её спрашивайте, она распределяет. Последней, замыкающей это шествие пришла Никто. Серая, уставшая, но при виде Данухе улыбнулась. Дануха оставив галдящую толпу на попечение Голубавы, подошла к Никто, обняла её и ласково проговорила:
– Умница, девонька, а теперь топай ко мне на лежак и баиньки. Всё потом.
Дануха сразу почувствовала, что бабёнка глаз не сомкнула почти все эти пять дней, лишь на обратной дороге пару раз вздремнула и то одним глазком и сейчас едва держалась на ногах. Она долго думала о ней, все эти пять дней. Что она о ней знала. Выросла без мамы у колдуна. Материнской ласки не знала. Бабьей жизни тоже. Она вообще, похоже, человеческой жизни не знала. Зачем колдун её такой вырастил и почему к ней направил из огня, да полынье? За весь поход Дануха именно с ней держала наилучшую связь. Притом не она это делала, а сама Никто. Дануха чувствовала, как та тянется к ней, но вместе с тем боится. Тянется по-человечески, как дитя к матери. У неё, по её соображениям, появилась возможность получить от жизни то, чего она была лишена - материнскую, бабью ласку. И Дануха пошла ей на встречу. Ей стало жалко девку. Да девку. Никакая она не баба, а просто девка переросток. Да ещё и девственница, уж что, что, а в этих делах бывшую большуху не обмануть.
Галдёж над поляной стоял ещё долго, пока все не расселились и им не разнесли по кутам сырое мясо и запасы разносолов. Приготовить заранее, естественно, не успели, поэтому готовить бабам предстояло самим, тем более всю посуду из коровника забрали подчистую. Пока население питалось и в лагере установилось относительное затишье, Дануха собрала всех своих в бане. Походный карагод держал отчёт. Речь вела Буря на правах атаманши.
Туда шли быстро два дня и днём, и ночью. На ночлег не вставали, да и перекус делали на ходу. Только когда увидели забор коровника из леска, встали лагерем. Дело было к вечеру и как планировали с наскока в коровник не рванули. Никто пошла выведывать. Неважна и Малхой завалились в мешок спать. Так распорядилась Буря, объяснив это тем, что им предстоит основная работа, а значит должны быть полны сил. Никто вернулась, когда уже темнело. Они с ней посовещались и решили, что лучше всего очистить коровник под утро, когда все будут спать и с рассветом уйти до леса, а так как все выспятся, то можно будет первые сутки пройти обратно так же без сна. Так решив Буря тоже завалилась спать. Никто сторожила. Пред рассветом
– Потом встали и стоим как четыре дуры, - продолжала Буря, - что делать не знаем. Резать охрану сонными, или же разбудить предварительно, чтоб забегали. Кого не спрошу все плечами жмут, мол ты главная тебе и решать. Ну я спрашиваю Неважну, мол ты можешь определить в какой землянке мама Малхи. Та указала. Ну говорю чё тут тогда думать, будите, да выводите, а там видно будет. Малха кинулась, да там решётка на входе тяжёлая оказалась, пошли все помогать, только Неважна осталась в центре стоять. Пока мы эту решётку снимали да оттаскивали, естественно шум подняли. Мама Малхи проснулась и изнутри тоже помогла. Еле справились. Малха с мамой обнимаются, ревут, мы стоим рядом тоже ревём, а тут Неважна подходит и так спокойно спрашивает, мол чё с жёнами охраны то делать. Я глянула, а мужики то все трое у дверей валяются со стрелами в телесах. Оказывается, они спросонок на шум тоже выбежали ну и Неважна их тут же уложила опять спать, только навсегда. Ну мы все на двор выбежали, а Неважна и говорит, мол женщин убивать не будет, рука, видите ли, не поднимется. Ну я у Кнохи спрашиваю мол чё за бабы то у охранников, а она их матом, мол суки ещё те, Тут Малха недолго думая влетела в дом и тишина. Потом вышла. Всё, говорит, нету больше надсмотрщиц. Только там ещё четверо детей малых, чё с ними делать тоже не знает, а убивать их не будет. Ну и ладно, говорю, давай всех выпускайте, а мы с Неважной за лошадьми и мешками. Ну в общем загрузили всё что можно, уж светать стало, а эти коровы такой ор устроили, что, наверное, по всей степи слышно было. Галдели на радостях, пока не заорала на них. Потом в путь тронулись, чуть ли не бегом, так как совсем светло стало и на дороге могли нарваться на кого-нибудь, но всё обошлось, а когда до лесов добрались, аж вздохнули с облегчением и пошли уже медленнее. Вот и весь поход.
Из коровника лагерь пополнился двумя девятками баб разновозрастных, восемью молодухами не рожавшими, из который пятеро беременных на разных сроках, девченят четырнадцать штук и поссыкух, почти аж тридцать. Из них грудных половина. Вот такой довесок притащили к бабе Кнохе и Дануха тут призадумалась. Одно дело девок особенных вокруг себя собирать, а другое вообще всех баб со всех округ. А тут ещё Елейка с Краснухой заерепенились, мол их мам тоже выручать надо, на что Дануха обещала подумать, но только после того, как с этим бедламом образуется, и они решат, что с этой оравой дальше делать без мужиков то. Были бы мужики, можно было баймак возродить и пусть бы себе жили, как обычно. А что сейчас делать, не понятно. В сёстры их не взять, хотя прощупать всех надо, может кто и подойдёт, а остальных, что, гнать что ли? Куда? В общем Данухе прибавилась ещё одна головная боль...
Он.
Клип двадцать восьмой.
Трикадрук.
На праздник Трикадрук Индра вывез весь ближний круг с жёнами и прислугой. Для этого он использовал все имеющиеся в наличии города-логова повозки, возы и кибитки. Чуть больше тридцати штук. Кроме этого, для устрашения, с обозом вышел один отряд лучников, который оказался сборный из двух. В состав его вошли женатые, только опытные и самые доверенные лучники. В базовом логове остались остатки лучников для охраны и возничие, с запряжёнными колесницами, в готовности в любой момент подогнать боевые средства к праздничной поляне. Ощущение было такое, что они не на праздник собрались, а в очередной набег пошли. Прибыв на место дислокации, расположились кучно. Чуть в стороне от общего стойбища, но как можно ближе к кольцу воинского оцепления. Появление небольшой, но хорошо вооружённой армии ары встретили смятением. "Торгово-развлекательный центр-сборище" притих. Воины, стоявшие в оцеплении, крепче ухватились в свои пики и напряжённо переступали с ноги на ногу. По виду, да и по состоянию они были близки к панике. Не остановись Индра со своим отрядом в нескольких десятках шагов от них, а подкатись чуть ближе, они бы рванули врассыпную. По воле атамана все повозки, освободив от лошадей, поставили в круг, внутри которого и расположилась вся эта пёстрая армия, состоящая из богато одетых ближников, ещё богаче разодетых жён, мальчиков прислуги, лучников, облачённых, кто во что горазд. На каждой повозке, как часовой на пост, заступил до зубов вооружённый лучник. По правилу проведения этих праздников появляться на общем поле вооружённым не позволялось никому, кроме городских воинов и особо приближённых охранников важных людей. Ношение любого оружия немедленно пресекалось и наказывалось стражей, но в данном случае у воинов, следивших за этим, почему-то не нашлось никаких претензий к гостям. Вернее, наверняка нашлись, но высказать их никто не решился.
И вот тут произошёл первый незапланированный, но приятно удививший Индру конфуз. Причиной стала его собственная жена. Сначала Утренняя Заря проспала и Индре пришлось залазить в кибитку и будить её, а учитывая то, что он и так был на нервах, это обстоятельство его просто взбесило, но он удержался. А затем, когда она наконец соизволила показаться из кибитки, вообще началось что-то невообразимое. Все мужики, как с ума по сходили и кинулись помогать ей спуститься, сняв её с кибитки на землю в буквальном смысле на руках. У Индры "крыша поехала" от ревности, непонятно откуда вспыхнувшей. Он даже, схватив свою дубину, кинулся разбираться, но наткнувшись на светящуюся непонятным светом жену, разомлел, тут же забыл, что хотел кому-то проломить голову и просто заворожённо любовался. Он был в таком эмоциональном состоянии, что даже не помнил о чём с ней говорил тогда. Когда группа женщин логова, специально подобранных Индрой и Тихим под руководством Утренней Зари, сбившись в кучку и под охраной нескольких лучников, пошли по торговым рядам и полянам развлечений, атаман с гудящей головой, ничего не понимая, пытался сообразить, что с ним произошло, но кроме того, что эта дрянь применила своё ведьменное колдовство, других объяснений у него не нашлось. Индра с небольшим отрядом остался в центре обозного круга, где был разведён костёр и он, рассевшись у него, почему-то не находил себе места от, казалось бы, безобидного инцидента. Когда жена ушла и наваждение спало, ему нестерпимо захотелось напиться Сомы и кого-нибудь убить, но он держал себя в руках, понимая, что это ничем хорошим не закончится, надо было с этим немного подождать. Произошло что-то непонятное, и это непонятное настораживало и напрягало одновременно, но особо подумать над этим ему не дали другие заботы, ибо поток информации на него обрушился со всех сторон и в первую очередь, тогда его интересовали дородные ары, которые столпились за охранением. В конечном итоге он всё списал на волнение и просто постарался успокоиться.