Степан Разин (Книга 1)
Шрифт:
Едва Степан Тимофеевич стал подниматься на высокий мосток своего струга, на соседних тотчас взревели трубы, свирелки, барабаны и развернулись знамена.
Разин сверху, с мостка, взглянул на берег. От городских ворот до самых судов стеснились бесчисленные человеческие головы. Задние, выходя из ворот, давили передних, сгоняя к воде, и передние без ропота подвигались к самым бортам стругов, заходя в одежде по колена и по пояс в воду.
Казалось, весь многотысячный город высыпал на берег за ворота. Тут был не только ярыжный гулящий сброд –
– Здорово, казаки!
– Добро – в гости к нам!..
– Здрав будь, атаман! – можно было расслышать отдельные голоса, и лица вокруг улыбались, глаза сверкали весельем...
– Родная земля! Родной русский люд! После стольких странствий.
– Здоров, народ астраханский! – раздался над Волгой звучный, могучий голос Степана. – Здоров, русский люд! Братцы родимые, здравствуй на русской земле!..
И вдруг в ответ загремело: «Слава!» – словно весь город крикнул здравицу, и тысячи шапок взлетели над берегом в небо.
На городских стенах – толпы стрельцов.
– Здорово, стрельцы-астраханцы! – крикнул им Разин.
В ответ со стен отдалось «ура» и «слава».
Разин махнул рукой. На главных стругах, оглушая всех, еще и еще раз дружно ударили пушки. С атаманского корабля в тот же миг плюхнулись в воду концом тяжелые дощатые сходни.
Несколько казаков хлопотливо сбежали на берег с тяжелыми скатками пестрых персидских ковров и начали их раскатывать сквозь толпу, пролагая дорогу в город.
– Эй, где тут у вас астраханцы?! Астраханские есть?! – бегая вдоль каравана, кричали стрельчихи с берега, разыскивая своих пропавших мужей.
– Вон там, там, позади, еще с версту будут.
– Тут, тут астрахански! Мы астрахански!..
– Миха-айла!.. Живой!.. Соколик ты мой! Не чаяла видеть! – кричала стрельчиха с берега.
С остальных стругов начали сбрасывать сходни, сбегали бывшие астраханские стрельцы, обнимали жен и детей.
– Го-го-го! Го-го-го!.. Держи, держи, обнимай его крепче, чтоб, чертов сын, больше за море не гонялся! – кричали казаки стрельчихам, в душе завидуя астраханским счастливцам.
– А мой-то где, мой? – кричала плечистая, дородная стрельчиха, расталкивая толпу так, что в стороны от нее рассыпались ярыжные и стрельцы.
– Пашута-а! Тут тво-ой! – гаркнул Чикмаз из толпы есаулов, окружавших Степана.
Прогибая дубовые сходни, разинский богатырь тяжелой поступью сам слетел вниз и, стащив с головы туркменскую баранью папаху, обнялся с семипудовой красавицей Пашутой.
– Ох-ти, томно мне! – простонала она и сомлела в его объятиях. Чикмаз, не долго думая, подхватил ее на руки и потащил на струг...
– Сходни сломятся! Сходни! Уронишь в воду! – с шутливым озорством остерегали его казаки.
И сам Степан Тимофеич с усмешкой глядел на сурового Чикмаза, который, осклабившись, как мальчишка, поставил на палубку струга свою Пашуту.
– Вот она у меня какая, Степан Тимофеич! – сказал Чикмаз.
– Батька, батька!
– Сергей! Эй, Серге-ей! Выгоняй со стругов ясырь!
– Бунчук наперед несите, бунчуки да знамена!..
– Раздайсь! Раздайсь! – кричали в толпе казаки, выстраиваясь в длинное торжественное шествие.
Народ теснился и медленно двигался по улицам, провожая Разина с есаулами к Приказной палате. По дороге казаки расстилали ковры от пристани во весь длинный путь, чтобы показать все богатство и пышность.
Свита Разина, его ближние есаулы, были разодеты. Жемчугом были унизаны козыри их зипунов и кафтанов, на руках сверкали кольца и золотые запястья, у иных вдеты в ушах бирюзовые или изумрудные серьги. Суровые, смуглые лица у многих от лихорадки покрылись болезненной желтизной. Но головы всех подняты, взоры смелы, поступь тверда. Все богаты, и видно, что каждый может платить за вино в кабаке горстью жемчужин или золотым персидским туманом, не требуя сдачи...
За ними несли отбитые в боях персидские знамена, дальше шли боевые друзья – корабельные есаулы и сотники, за есаулами – казаки с дарами: несли ковры, тигровые и леопардовые шкуры, шубы, шелка, бархаты, блюда, кубки, чаши; дальше везли вереницу пушек и, наконец, позади, связанных друг с другом длинными веревками за шеи, гнали закованных пленников.
Маша-стрельчиха стояла в пестрой многотысячной толпе астраханцев. Она хотела прорваться вперед. Ее притиснули и осадили:
– Куда?! Ишь разоделась! Не к вам атаман. Наш он, батюшка!..
– Все обиды ему снесем. Шаха побил! Уж управится тут с воеводской братией! – слышались голоса вокруг.
Разин шел – и толпа раздавалась перед ним. Стрельчиха стояла сама не своя: он шел прямо к ней, как к своей неминуемой судьбе. К самым ее ногам казаки расстелили красный ковер...
– Дорогу! – крикнул один из его есаулов.
Она отступила. У нее едва хватило сил поднять взгляд.
– Ты?! – сказал над ней Разин. Он стоял рядом с ней, величавый и пышный. – Ну, знать, не пошла в монастырь!..
У Маши словно прилип язык, вдруг пересохло в горле и помутилось в мыслях... Что делать? За ним? От него? Куда? Толпа подхватила и сжала ее, а Разин был уже далеко впереди, а мимо шли его казаки...
– Добра-то, добра! Царство целое купишь! – удивлялись в толпе на богатство разинцев.
– И все воеводам в дары!
– А ты сказывал: наш ватаман, не с боярами дружит!
– Ду-ура! С воеводой дружи не дружи, а дары неси...
– Богато даров!
– Небось и себе толику оставил.
– Себе оставил – и нам достанется!
– А тебе за что, ябедна крыса, воеводский хвост?!
– Пошто я хвост воеводский?
– По то! Нес бы ноги, покуда целы!
– Чего бьешь?! Чего бьешь?!
– То и бью – наша правда пришла, наша сила! Вам, приказным, больше на нашем брате не ездить.
– А я что?