Степан Разин. Книга вторая
Шрифт:
— Ай беда — схорониться! — поняла насмешку Алена. — Народ уберечь — вот что! — Алена понизила голос и взяла атамана за руку. — Иди к нам в леса, Тимофеич! — проникновенно сказала она, заглянув ему снизу в глаза.
— А в лесу ноне — грузди, опенки! — окая, подхватил ей в лад Разин. — Станет войско грибки собирать!
Алена взглянула с упреком на Разина, заметила злорадный взор из-под черных бровей Маши и вспыхнула.
— Ты женок привычен шутками тешить, честной атаман, а я не из тех-то женок! Я шутку сшутить и сама удала бываю, когда наряжусь да не хуже иных нарумянюсь!
Она раскраснелась в обиде, сверкнула глазами.
— Да я не глумлюсь, — возразил Степан.
— И тебе не пристало! Мы к отцу пришли с есаулами. Любим тебя. Славу твою почитаем. А боязно нам за тебя: лазутчики наши видали, как войско дворянское на тебя надвигается с разных дорог. Ты хоть перво послушай, что мы тебе говорим!
— Ладно, слушаю, — согласился Степан.
— Проведем мы все войско твое по волчьим тропинкам. Воеводская рать сквозь него, будто дождик в сито, проскочит… Они тебя под Синбирском станут искать, а ты под Касимов тем временем выйдешь, под Муром… Глядишь — и в Москве! Да, в Москве!.. — повторила она.
— Уж ты залетела, Алена Ивановна! — осмелившись, вставил Прокоп. — Спешишь ты к Москве.
— А вы не спешите! Под Синбирском народу погубите, а там впереди — Казань, а далее — Нижний: города велики, оружны. И что тебе в них, Степан Тимофеич?! А Москва — городам начало, в Москве государь к нам выйдет! Ведь само святое-то дело нам к государю народ привести… Мы к тебе, атаман, для того и скакали: мы ведь тутошни люди, места-та все ведомы нам. Проведем твое войско от воевод, оно будто в воду канет! — Алена смешливо поджала свои яркие, полные губы и продолжала: — На меня-то пошли они так, а мы раздались по всем сторонам, пропустили их да ударили в спину… — Она засмеялась неожиданно приятным и звучным смехом. — Помысли ты только, Степан Тимофеич, колдуньей за то ведь прозвали они меня! Говорят, мол, глаза отвела… — любуясь собою, сказала Алена. — Вот и стали бы мы: ты «колдун», а я «колдунья», наворожили бы дворянам!..
— Ты так и вперед води свое войско, Алена Ивановна, — ласково сказал Разин, положив на плечо ей руку. — А мне-то скрываться от них не пристало. Мне городами владать. Я им покажу, что народ не страшится лоб в лоб на них выходить… Не то в городах бояре накопят ратную силу, нам в спину ударят — повсюду тогда доберутся. Мне войско мое не дробить, не рознить… А вы пособляйте: дорогу ли где завалили, обоз у дворян пограбили, мосток ли пожгли — воевод задержали, то нам на пользу!..
— А коли тебя побьют, Степан Тимофеич! — шепнула Алена, близко взглянув ему в лицо. — Ведь грозная сила идет!..
— Да что ты, каркуша-то в черной рясе, на голову каркаешь атаману! — раздраженная тем, что Степан говорит с ней мягко, вскинулась Маша. — «Побьют да побьют!» В леса к себе хочешь его заманить, лесная шишига!..
Степан удивленно взглянул на Машу, словно только что вспомнил о ней.
— Ты что?! — недовольно и строго, но сдержанно сказал он.
Прокоп дружелюбно, с предостережением взглянул на Марью. И Маша,
— Хмельна, что ли, женка? — небрежно спросила Степана Алена, не глядя в сторону Маши.
Марья вздрогнула в бешенстве и забылась.
— Сама ты хмельна! Пришла тут собою хвалиться! Расстрига бесстыжая, ишь прицепилась! — взбешенная, воскликнула Маша. Глаза ее сузились и почернели, рисованные черные брови сдвинулись вместе, ноздри дрожали…
— Марья! — грозно прикрикнул Степан. Он резко встал со скамьи. — Пойдем-ка, Ивановна, из избы, — позвал он.
Маша, бледная, молча рванулась за ним, но Разин уже шагнул за дверь, за ним Алена и все ее есаулы. Прокоп в двери обернулся и укоризненно, как молчаливый союзник, качнул головою.
— Я к Наумову, батька Степан Тимофеич, — сказал Прокоп. — Он мне указал гостей отвести да скорей ворочаться Да велел сказать — и тебе пора скоро…
Степан отпустил его, и Прокоп уехал.
Когда вошли в дом Степана и вздули светец, Алена добрыми серыми глазами насмешливо посмотрела на Разина.
— Хозяйка, знать, любит тебя, атаман! Беда тебе с ней! — сказала Алена.
— Бабий разум, — ответил смущенный Степан. И тотчас же перевел разговор. — Так слышь-ка, Алена Ивановна, ты мне скажи: в деревнях да по селам каким вы обычаем ладите жизнь? — спросил он.
— По-казацки и ладим, Степан Тимофеич, как ты указуешь!.. Мы письма твои по сходам читаем. В каждом селе и в деревне свой атаман, есаул, а где и по два и по три есаула… Ведь мы городков, атаман, не чуждаемся тоже. Вот как деревеньки вокруг подберем, тогда в городишко грянем. Тогда у нас пушечки будут свои. Мы помалу, помалу…
Она засмеялась грудным, женственным смехом, красуясь перед Степаном.
— Ишь какая ты! — усмехнулся Разин. — Я мыслил, что ты ростом в косую сажень, а ходишь в портах да в кафтане, и лет тебе за пятьдесят, и саблю на поясе носишь… не даром же «старицей» кличут.
— В бою-то и с саблей бываю, — сказала Алена чуть-чуть с пахвальбой.
— Владаешь? — спросил Степан, с любопытством взглянув на ее небольшие руки.
— Да что ведь за хитрость, Степан Тимофеич! Не хуже иных и в седле сижу, и саблей владаю… Мои есаулы, однако, не больно дают мне в бою разыграться…
— Хоть бы ты, отец наш, ее образумил, — вмешался угрюмый Панкратий. — Сказал бы ты нашей Алене Ивановне, что атаманское дело указывать есаулам да войску, а не самой горячиться с саблей. Ее голова — наши руки! А то ведь побьют ее так-то в бою…
— Запальчива в битве? — спросил с любопытством Разин.
— Куды там! Огонь! Все — «сама»! А мы-то на что же!..
— Коль женка идет передом, мужикам-то и совестно отставать, для того впереди держусь! — возразила Алена.
— Умна голова у тебя, Ивановна! — одобрил Степан.
— Богу не жалуюсь, не обидел! — задорно отозвалась она. — А тебя вот таким я и мыслила видеть, Степан Тимофеич, каков ты сейчас. Угадала тебя издалече, — заглядывая ему в глаза, сказала Алена. — Только женки такой не ждала с тобой стретить… Аж зависть берет!