Степень покорности
Шрифт:
«Что, – говорит, – ты тут делаешь, щенок? Глаз за такое дело не боишься лишиться?»
Хватает меня и в дом тащит, а на нем белые одежды и пояс черный, как у «жреца».
Поставил он меня перед всеми. Вот, говорит, подсматривает. Лица у всех стали злые, только у предводителя доброе. Он сам и заговорил, когда все высказались и замолчали.
«Я, – говорит, – давно к этому мальчику присматриваюсь. Считаю, что ему нужно оказать особое доверие и завтра с собой взять на мероприятие. А до той поры, чтобы не сбежал, пускай посидит
Час от часу не легче. Что, думаю, за мероприятие такое? А Павел, пока меня в чулан вел запирать, все объяснил:
«У нас, – говорит, – перед большими праздниками жертвоприношения свершаются тайные, на них только „жрецы“ допускаются, вот какая тебе милость оказана; только знай, это все для того, чтобы ты с нами был накрепко связан, потому как ты, – говорит, – я вижу, на сторону посматриваешь и никакой от тебя, оборванца, нам нет благодарности. Только учти, что попасть к нам легко, а уйти от нас почти невозможно. Это, – говорит, – пусть будет темой для размышления до завтрашнего вечера».
Запер меня в чулане. Поесть, впрочем, мне оставили – сыр, хлеб, вода. Но я не был рад. Как он мне сообщил, что выбраться, мол, от них невозможно, я только о том и мечтал.
На следующий вечер двери моей темницы распахнулись, и передо мной предстали Павел и тот, другой. На этот раз в нормальной человеческой одежде.
– Ну что, готов? – спросил меня Павел, а тот, второй, коротко хохотнул. Мы вышли на окраину поселка, где нас уже поджидала синяя «Волга». За рулем сидел один из членов братства. Павел сел впереди, а я оказался на заднем сиденье вместе с ним.
– Поехали, – сказал Павел, и машина тронулась, подскакивая на ухабах.
Сидящий справа от меня – теперь я мог его рассмотреть – коренастый мужичок, с клочковатой бородкой – достал из кармана куртки плоскую бутыль, отвинтил колпачок и протянул мне, подмигнув: «На-ка, хлебни для храбрости».
Я отхлебнул и поперхнулся: незнакомое пойло обожгло мне глотку. Но скоро я и вправду почувствовал себя лучше, а в голове зашумело. Попутчик отобрал у меня бутыль и пустил дальше, по кругу. Водитель отрицательно мотнул головой.
Ехали мы довольно долго, поминутно прикладываясь к бутыли. Когда машина встала, у меня стучало в ушах, а перед глазами все плыло.
Припарковались мы на окраине Подольска. Все вышли из машины, фары тушить не стали. На улице было холодно.
«Ну что, – хлопнул тот меня по спине, – привыкаешь помаленьку, а?»
Я совершенно не понимал, что происходит, но в голове у меня был туман, очень хотелось спать и было все равно.
Поеживаясь от холода и размахивая руками, они направились всей компанией к стоящему неподалеку дому, оглядываясь, иду ли я за ними. Вообще это походило на бандитскую разборку – у нас ребята с такими лицами ходили на махач в соседнюю деревню. Мне совсем не понравилось, но деваться некуда. К тому же я не знал, к чему это может привести.
– Ты у нас сегодня главный, –
Я подошел к двери и опасливо постучал. Через какое-то время послышалось шлепанье босых ног, щель под дверью осветилась, и хриплый со сна голос спросил: «Кто там?»
Не найдя, что соврать, ответил: «Я…»
Видимо, это сработало, дверь отворилась, и возникло мятое лицо мужика средних лет, глядевшего на меня с удивлением. Как только он заметил за моей спиной сопровождающих, сделал попытку захлопнуть дверь, но Павел, оттолкнув меня, задержал дверь ногой и вошел в дом, остальные – следом.
«Братья» прошли в комнату, где мужик сел на продавленный диван, и стали разговаривать вполголоса, слова были угрожающие, мужик явно струхнул и больше оправдывался. Я уставился на ковер на стене – плюшевый желтый олень с ветвистыми рогами пил из синего озера.
«Да не брал я! – закричал вдруг мужик. – Не брал! Что я, мудак? У своих спрашивайте!»
«Спросим, спросим», – ласково ответил Павел, пододвигаясь ближе и беря мужика за руки.
«Да вы что, ребята! – завертелся тот. – Вы что творите-то, а? Давайте договоримся! Опомнитесь, мужики, вам же хуже будет!»
«Он нам угрожает», – сказал незнакомый попутчик.
А потом все произошло очень быстро.
В его руке блеснуло серебряным длинное лезвие. Двое других схватили мужика и зажали ему рот, тот, подергавшись, только смотрел выпученными глазами.
«Давай, Гриша», – озабоченно сказал Павел.
Тот, кого звали Гришей, протянул мне нож:
«На, бери».
Поскольку я не хотел брать, он подошел, дыхнул на меня перегаром и сказал:
«Жизни лишишься, парень, через свое упрямство. Ты че, герой?» – и плавно провел лезвием у меня по горлу так, чтобы не оцарапать.
Затем нашарил мою руку и вложил в нее нож:
«Бери. А теперь иди и перережь этой падле глотку».
«Не… я не могу!»
«А ты выбирай – или ты, или он. Даже так: или он, или вы вместе. Мы ж его все равно положим, это дело решенное. Докажи, что ты с нами. Скрепим, так сказать, договор кровью…»
Гриша толкнул меня к кровати. Руки у меня дрожали, на душе было плохо.
«Давай, давай, – сердито сказал Павел, – нечего тут рассусоливать. Ты свиней когда-нибудь резал? Нет? Ну ничего, это просто. Покажи ему…»
Гриша взял меня за кисть, сжимавшую нож, потянул ближе к кровати и моей рукой рубанул… справа налево, крест-накрест… Я увидел, как горло мужика разошлось и из разреза, забулькав, полилась густая темная кровь. Павел с шофером отпустили мужика, он упал на пол. Захрипел и задергался. Лужа на полу увеличивалась. Я оцепенел. Подождав, пока он перестал сучить ногами, Павел и трое других опустились на колени и что-то забормотали, Гриша ножом откромсал голову и, взяв ее за волосы, бросил в угол комнаты. Тело завернули в ковер со стены.