Степкино детство
Шрифт:
— И Степка твоя тама…
Васена вскинула на него голову и, как была — в грязном фартуке, облепленном перьями, — бросилась с недощипанным курчонком в руках с крыльца’ во двор, а со двора на улицу; перебежала мост, проскочила енгалычевский дом и опомнилась только на Ново-Продольной улице, которая вела к участку.
Из дворов, из окон Ново-Продольной кричали ей:
— Тетка Васена, кого ищешь? Своего, что ли? Вон он, за тем углом! Городовые там малайку [9]
9
Малайка — мальчишка.
Васена сунула в чье-то окно курчонка и побежала туда, куда бабы тыкали пальцами.
Она сразу разглядела в столбе желтой пыли Ларивошку с Рахимкой, а за ними Чувылкина с лошадью, А Степка, Степка где же?.. Наконец и Степку увидала: крадется вдоль стены старой брошенной бани, прижимается к забору, прячется, а не отстает от городовых.
Увидела Васена сына — пот со лба вытерла: слава богу, не его ведут.
«Ах, поганец, поганец! Нисколько мать не жалеет. Ну, подожди у меня, дай только до дому добраться. Подожмешь ты у меня хвост».
И она пустилась догонять Степку.
А ребята уже наперебой кричат из подворотен Степке:
— Эй, Засорин, матка за тобой гонится! Лезь сюда!
Степка обернулся. И вправду — мать бежит, прямо на него несется. А за ней переваливается с боку на бок Рахимкин отец — Нога-Бабай.
Хотел было Степка нырнуть в первую подворотню, да раздумал. Сам бросился навстречу матери, вцепился ей в фартук и забормотал:
— Мам, двугривенный есть? Ну, может, гривенник? Дай скорей Ларивошке. Может, отпустит. Ей-богу, не купался Рахимка. Честно слово, не купался. Лошадь мыл. Да что ж это такое — уж лошадей мыть нельзя? Ну, скажи, правильно это? Правильно?
Васена схватила Степку за плечи, затрясла его и зашептала ему в лицо:
— Дурак, дурак, пустая башка. Куда тебя черти понесли? Всем ты бочкам затычка. Вот погоди, я тебе ужо покажу, что правильно, что неправильно. Я тебе покажу, как из дому убегать! Сейчас же домой поворачивай!
Крепко держа Степку, Васена оттолкнула локтем Бабая, который все вертелся возле, и широко зашагала к дому. Да немного нашагала. По всей улице разнесся пронзительный визг:
— Ая-я-я-яй!..
Это Рахимка кричит. Горько кричит. То ли бьют его, то ли перепугался он насмерть…
Жалко парнишку. Соседский ведь, на глазах вырос. И парнишка-то какой? Тихий, уважительный. Грех бросать его в беде.
А тут еще Нога-Бабай бубнит свое:
— Алаша пропал. Рахима пропал. Подсобляй мало-мало, шабра. Мой голова — биз музга голова.
А Васена не слушает, только шепчет:
— Ах псы, вот псы, не приведи, господи, и во сне увидеть!
— Выкупишь, мама, выкупишь? — дергает ее за руки
Васена схватилась за карманы. Есть ли деньги с собой?
А тут — как на грех — из ворот старик один высунулся, в крюк сведенный, все лицо в бороде и в бровях, — услышал как Степка долбит, и зашипел:
— Куда ты, выворотень, мать-то тащишь? Они, городовые, с камня кожу сдерут. Уходи, пока сам цел!
За стариком и бабы принялись Васену учить:
— Чего стала, дуреха? Мальчишку несмышленого слушаешь? Домой его за волосы, пока не поздно!
Васена вдруг ощетинилась:
— Вам-то какая хвороба? Свои ребята целехоньки, дома сидят, а чужие пропадай? Все только о себе да о себе, черти!
Она вытащила из кармана двугривенный, крепко зажала его в ладони и двинулась за городовыми. Степка за ней. За Степкой — Нога-Бабай.
В окнах домов, мимо которых они проходили, раздвигались занавески — испуганные люди высовывались на улицу, смотрели вслед Васене, качали головами.
Наконец Васена догнала Ларивошку, зашла между ним и Чувылкой и закланялась Ларивошкиному заду.
— Отпусти малайку, служивый! Ну, отпусти! Ведь вон и ухо до крови надорвал, гноиться теперь будет.
— Ны купался… лошадка мыл… Ны купался… лошадка мыл… — всхлипывал Рахимка.
Бабай тоже низко поклонился спине городового и повторил за Васеной:
— Отпускай, пожалуйста, ваша благородия, видишь сам — не купался мой малайка, лошадь мыл.
Но Ларивошка оглох будто. Отворотил ус в сторону, шагает и только складками на красном затылке двигает. За него помощник его, Чувылка, отвечает Васене сиплым шепотом:
— Слышь, тетка, ты чем кланяешься? Спиной? Не надобно спиной. Полтинничком кланяйся. За меньше человека с животной не отпустит. Не видишь разве, он тебе знак подает. Эх вы, необразованные!
Какой такой знак? И тут увидела Васена, что Ларивошка ей пальцы за спиной показывает. Покажет пять пальцев — и совочком их сожмет, покажет и сожмет. Как машинкой, совочком двигает.
Васена подошла поближе, перекрестилась и опустила в совочек двугривенный.
Но пальцы ощупали монету и сейчас же пружинкой выбросили ее на дорогу.
— Вишь, утроба ненасытная, не принимает, — пробормотала Васена, — и вправду полтину хочет. Поди подбери, Степа.
А из окон люди уже показывали Степке, где искать выброшенный городовым двугривенный.
— Он его вон туда бросил! — кричали из ближнего дома. — Да не здесь, вон там! Левее! Да нет, правее!
Степка пошарил и правее, и левее, нашел наконец монету и подал ее матери.
Васена потянула Бабая за рукав бешмета.
— Бабай, прибавить надо. Есть у тебя тридцать копеек?
— Ай, ай, ни одной полушки нет. Все вчера мамашкам отдавал. Пожалуйста, попроси у свой русский. Отдам я. Праздник угощать будем, подарка даем…
Васена махнула на него рукой:
— Ну тебя с твоим подарком!..