Степная дорога
Шрифт:
– Глядите – ай, какая стыдодейка! – молвил он. – В одной рубахе бродит, точно дитя малое, а у самой уж и грудь видна в прореху!
Комесы засмеялись. Некоторые начали щурить глаза, присматриваясь к тому, что позволяла увидеть короткая рубаха.
– Пробралась в мою постель, – продолжал насмехаться Винитарий, – да давай там плакать! Кто тебя принуждал? Отвечай: принуждал тебя кто-нибудь? – Он вдруг изо всех сил рванул косу, так что девушка вскрикнула от боли и неожиданности. – Говори!
На скуле Домаславы горело красное пятно. По щекам бил, подумал Арих. Он не одобрял
– Я оставляю ее вам, – сказал Винитарий. – Мне она не нужна. В постели как бревно, не улыбнется, не приласкает. Только плачет да вырывается, пока ей руки не выкрутишь. Забирайте! Может быть, кому-нибудь из вас эта злюка глянется?
– Много сыщется здесь таких, кому твоя злюка очень даже глянется, кунс! – заверил Винитария Бледа, улыбаясь.
И правда, дружинники уже начали переглядываться, подталкивать друг друга в бок кулаками, подмаргивать. Начинали уже готовить жребии, чтобы определить очередность. Когда кунс отдает не угодившую наложницу на потеху дружине, ее берут все по очереди, чтобы всяк мог натешиться и не счесть себя обиженным. С такими рабынями поступали как с военной добычей, ни прав для них не признавая, ни милосердия. А то, что сельская девушка не была рабыней, – про то и не думали. Винитарий ее вместо дани забрал, и село молчаливо позволило кунсу так поступить. Стало быть, в рабство Домаславу отдали.
Домаслава глядела на смеющихся мужчин обезумев от боли и страха. Казалось, она и впрямь плохо понимает, где находится и что с ней происходит. Арих невольно покачал головой. Как это удалось Винитарию за одну только ночь превратить уверенную в себе, красивую девушку в это забитое, почти не похожее на человека существо?
Винитарий уловил неодобрительный взгляд своего меткого лучника.
– А ты, Арих? – спросил он, все еще посмеиваясь. – Будешь участвовать?
– В чем? – в упор спросил Арих.
– Гляди! – обратился к Домаславе Винитарий. – Вот человек, который убил твоего любовника!
Арих встретился с девушкой глазами. Он и не думал опускать взора. Там, у старого дуба, он поступил так, как считал нужным. Кунс принял его к себе, кунс дает ему и кров, и одежду, и оружие, кунс кормит из своих рук. Не защитить его – значило поступиться долгом.
Домаслава закусила распухшие губы. Она боялась закричать. Плоское узкоглазое лицо стрелка вызывало у нее необоримый страх.
– Красивая была, – сказал Арих с укоризной, обращаясь к Винитарию. – Зачем ты ее бил?
– Захотелось мне, вот и бил, – резко ответил кунс. Он почувствовал в тоне стрелка осуждение, и это ему ох как
– Для чего? – не понял Арих.
– Чтобы все по справедливости, – терпеливо разъяснял непонятливому Винитарий. Решил, что по первости не смекает Арих, дикий степной человек, какое веселье ему выпало. – Девушку эту я отдаю своим дружинникам на потеху. Понял ты наконец, дикарь? А чтобы никто из вас не остался в обиде, предоставим Богам решать: кто первый возьмет девчонку, кто второй – и так далее…
– БОГАМ? – Арих, казалось, не верил собственным ушам. – Ты думаешь, Боги участвуют в этом грязном деле? Для чего ты приплел их к этому? Смотри, Винитарий, они тебя покарают! Сколько я знаю Богов, все они мстительны и не любят грязи, а ты, похоже, разводишь ее нарочно, кунс!
Теперь замолчали уже все. Арих забылся – он упустил из виду, что давно уже не был вождем, хааном, что теперь он обыкновенный дружинник, один из многих в свите Винитария. Он говорил как вождь и сын вождя. И почему-то никто не посмел его прервать.
Винитарий пришел в себя первым.
– Одумайся! – прошипел он. – Ты никак вздумал меня учить перед всей дружиной, Арих?
– Ты прав, – просто согласился Арих. – Сам бы я не потерпел такого от простого дружинника – стало быть, не потерпишь и ты… Прости, кунс!
Винитарий счел извинения достаточными. По поведению Ариха он давно уже догадывался: новый дружинник, должно быть, знатного рода и там, у себя в Степи, не последним зачерпывал суп из общего котла.
Он передал Домаславу Бледе и ушел, оставив своих комесов самостоятельно решать, какой судьбе предать заплаканную наложницу. Почему-то Винитарию не захотелось вступать в долгие пререкания со строптивым стрелком. Как бы там ни было, а Ариху он обязан жизнью. Такие долги Винитарий помнил. По крайней мере, некоторое время.
Долго решать не пришлось. Арих без особенных размышлений взял лук и стрелы и вскочил на стол – как был, босой.
– Я заберу ее себе! – объявил он, настороженно поглядывая по сторонам.
Магула бесстрашно подошел к приятелю, не обращая внимания на нацеленную прямо ему в грудь стрелу.
– П-послушай, з-зачем тебе это? – спросил могучий сегван. – Н-наложница – д-дрянь д-девчонка, сам в-видишь… Н-не ты ли г-говорил, что "ж-женщина" и "ч-человек" – н-не одно и т-то же?
– Говорить-то я это говорил, – возразил Арих, – но выслушай и другое суждение! У моего народа принято, чтобы мужчина имел много жен, но ни одна жена не должна иметь много мужей – Богам противно это!
Магула повернулся к своим товарищам.
– З-зачем с н-ним д-драться, с-с таким б-б-бешеным? – спросил он. – П-пусть заб-бирает! Б-будут же д-другие!.. – И пояснил, заикаясь сильнее обычного и от натуги брызгая слюной: – Б-б-бабы…
Бледа оглядел остальных, выискивая взглядом недовольных.
– Ну что? – спросил он. – Подарим дурищу нашему лучнику? А то он нас всех, гляди ты, перестреляет…
Он усмехнулся.
Несколько человек пытались возражать, требуя "своего законного", но Бледа быстро остановил их.