Стертый мальчик
Шрифт:
Я кашлянул в кулак и открыл Библию, стараясь не обращать внимания на взгляд брата Нильсона.
– Пример Иова показывает нам, что мы не знаем волю Божью, – начал я. – Почему случается плохое? И почему – с хорошими людьми?
Я бессмысленно глядел в книгу, стараясь успокоить дрожащие руки. Взгляды брата Нильсона и отца прожигали меня насквозь, но я не смотрел в их сторону, а перелистывал страницы в надежде, что смогу собраться с мыслями.
– Продолжай, мальчик, – сказал брат Нильсон. – Пусть Святой Дух говорит через тебя.
Я вглядывался в слова, пока они не превратились в набор бессмысленных
– Иов был хорошим человеком, – сказал я. – Он не заслужил того, что с ним случилось. Но друзья не слушали его. Они…
То, что я пытался сказать, было невозможно, слишком сложно обратить в слова. Когда в жизни Иова все рухнуло, когда из-за пари между Сатаной и Господом погибли его жена, двое детей и весь домашний скот, друзья спросили, в чем он провинился, чем заслужил наказание Господа. Они только этим могли объяснить случившееся. Плохое случается с плохими людьми. Но как быть, если с плохим человеком случается хорошее и наоборот?
Я поднял глаза как раз в тот момент, когда Хлоя подъехала к салону. Свои длинные волосы она собирала в хвост; брекеты портили ее улыбку. Сколько раз я использовал их как предлог, чтобы прервать поцелуи взасос. На чтение и обсуждение Библии женщин не допускали, но Хлоя была немного бунтарка. Она считала, что женщины, как и мужчины, имеют полное право занимать в церкви важные руководящие должности, правда, сказала мне об этом по секрету. Большинство прихожанок, как и моя мама, твердили, что в Писании четко указана роль женщины и что священнослужителем должен быть мужчина, но попадались и те, кто оспаривал это мнение.
Сегодня, однако, Хлоя осталась в машине и наблюдала за мной издалека, пытаясь понять, обладаю ли я качеством, которое отец и другие мужчины жаждали во мне увидеть, – уверенностью будущего церковного лидера. Крест патриарха должен был перейти от брата Нильсона к моему отцу, а потом и ко мне.
Я почувствовал, как краснею до кончиков ушей; захлопнув книгу, я уставился на свои ботинки.
– Я не…
Плитка под ногами высохла, и в следах, оставленных резиновыми подошвами, светилась занесенная с улицы пыльца. Пол надо было протереть. На улице в ряд стояли машины, которые необходимо было помыть, – прошедший дождь оставил разводы на товаре моего отца.
– Ничего, сынок, – сказал отец, не поднимая глаз от Библии. – Попробуем как-нибудь в другой раз.
У меня пересохло во рту, а язык еле ворочался под тяжестью слов.
– Я потерял мысль, – сказал я и посмотрел в сторону.
Наши силуэты отражались в заднем окне «Мустанга». Растянутые фигуры в выпуклом стекле машины напоминали тонкий длинный ободок золотого кольца, разорванного в области между моей правой ногой и подлокотником дивана.
Брат Нильсон открыл Библию и прочистил горло.
– Ничего, – сказал он. – Не все из нас умеют толковать Писание.
И заговорил о славе небесной и вечной жизни.
Несколько часов спустя, сидя с мамой, папой и Хлоей в «Лесном массиве», я размышлял над словами брата Нильсона. Глядя
Правда заключалась в том, что друзья Иова ничего не поняли. Ни Элифаз, ни Билдад, ни Цофар. Иов потерял все: скот, жену, двоих красавиц-дочерей. Щелчок пальцами, и все исчезло. Только Елиуй, самый юный из друзей Иова, осознал несправедливость потери, понесенной его другом.
Крепкая семья, дом, машина. Для окружавших меня мужчин, как и для меня в то время, все это было признаком хорошей обеспеченной жизни. Неважно, что теперь мы торгуем машинами, а не скотом и что нам не понять истинных причин войны и не суждено увидеть, как военные «хаммеры» рассекают пустыню. В конце концов, Бог даровал Иову другую жену и детей и даже новый скот. Что бы ни случилось, как бы мы ни страдали, если у нас есть вера, Господь вернет нам все, пересадит кожу, слепит новые тела взамен изможденным.
Грозовые тучи, как и прошлой ночью, двигались на плато Озарк.
«Холодный фронт достигнет своей цели к утру, – сказал метеоролог со среднезападным акцентом, резко обрывая, а не растягивая слова, как делают южане. – Однако вы вряд ли его почувствуете». – Он улыбнулся, и его карие глаза сверкнули в свете студийных ламп.
Я лежал в кровати и перечитывал книгу Иова, надеясь придумать какую-нибудь простую трактовку Писания и успокоить ту часть моего сознания, которая заставила меня запинаться и заикаться этим утром.
Даже обычное созерцание Библии давало мне ощущение причастности. Иногда я открывал ее и распрямлял страницы, делая еще один залом на корешке, чтобы хоть немного приблизиться к отцу.
Я провел пальцем по закладкам с оглавлением, вырубленным на срезе книги, и сжал ее края, пока слова не обрели смысл, который я мог преподнести в доказательство своей веры. Потом закрыл Библию и положил ее на тумбочку рядом с кроватью.
Вибрация телефона вывела меня из полусознательного состояния – пришло сообщение от Хлои.
«Что делаешь?»
«Ничего», – написал я в ответ и засунул телефон под подушку. Мне хотелось придушить его, пока вибрации не стихнут. Хлоя донимала меня вопросом о том, как прошло чтение Библии, с самого своего приезда в салон. Я только бормотал, что все прошло нормально.
Отцовского храпа я не слышал, а потому решил, что ему тоже не спится. И я боялся, что не из-за грозы. Звучные раскаты грома, будившие людей той ночью и заставлявшие оленей бросаться со страху под колеса машин, казались ерундой по сравнению с грозой, которая, должно быть, бушевала в отцовском сознании, терзаемом страхами за сына. Несколько минут я вслушивался в тишину, пытаясь услышать его молитву, и спрашивал себя, видит ли он снова у кровати Иисуса, истекающего кровью на простыни. Отец утверждал, что его часто тяготили подобные видения.