Стихи духовные

Федотов Георгий Петрович

О девственницы, собеседницы есте небесным силам,

О девственницы, церкви Божия себе.

Мать перед смертью завещает своей дочери не выходить замуж: «не плети ты две косы». В одном из стихов прямо указывается, что замужество - грех:

Я взамуж пойду - душу погублю.

Интересно, что грехи, особенно ритуальные, упоминаются и в плачах, по-видимому, не без воздействия духовных стихов:

Мы с любой, моя спорядовая суседушка,

Перед Господом Владыкой согрешили, знать;

Видно тяжкаго греха да залучили,

Мы в воскресный день во церковь не ходили,

Мы молебенов горюши не служили^{28}.

Несомненной заслугой Г. Федотова является глубокое проникновение в сущность русской святости. Подглавка «Святость» (гл. «Жизнь человеческая») тесно связана с предшествующей книгой Г. Федотова «Святые Древней Руси». Отречение и жертвенность, самоуничижение,

кроткое принятие мук и повторение жертвенной смерти Христа - вот как понимается, по Г. Федотову, святость в духовных стихах.

Стихи о святых, имеющие источниками канонические или апокрифические жития, являются образцами народной герменевтики, поэтическими толкованиями книжных текстов, закрепленными традицией. Тексты житий могут толковаться и при непосредственном чтении, в старообрядчестве это сохранилось до сих пор, и толкования являют нам сегодняшнее понимание святости. Так, читая в перерыве соборной службы Житие Кирика и Улиты (очень близкое к соответствующему стиху в описании основных эпизодов), уставщица почти каждую фразу книжного текста сопровождала комментариями. Чем же восхищали ее святые мученики Улита и особенно младенец Кирик? Прежде всего, стойкостью в вере и бесстрашными обличениями неверного царя. Например, царь Максимильян велит проткнуть Кирика и Улиту копьями: «Тогда святой Кирик рече: о мучителю, мучиши нас; а не можеши посрамити нас.
– Ведь ты, говорит, мучишь нас, чо только не издеваться, но все равно не можешь нас посрамити, не поддаемся. Ну что ты сделать, вот ведь как-то он все говорит ему!» В толковании присутствовало также явное сопоставление качеств героев и слушателей - не в пользу последних. Повторялась мысль: а мы бы так не смогли. Высказывания старообрядцев по поводу Жития говорят о том, что в русских святых их восхищает прежде всего способность терпеть страдания за веру (вспомним пословицу «Христос терпел, и нам велел») - качество, которое в течение трех веков многократно демонстрировали сами старообрядцы и которое отразилось в их стихах о протопопе Аввакуме, боярыне Морозовой и других страдальцах.

Представления о святых и святости, так же как и о других элементах веры, меняются и во времени, и от жанра к жанру. Кроме того, важно различать народное отношение к святости как к состоянию и свойству личности и отношение к святым как к силе, приносящей людям добро. И если в духовных стихах мы видим восхищение и преклонение перед святостью, которая позволяет в воде не тонуть, в котле не свариваться и восставать живыми из пепла, то в других жанрах здоровый народный подход, замешанный на язычестве, старается извлечь максимум пользы и выгоды из всего, что может дать святой или его мощи. Исследования народной веры, которые сейчас интенсивно ведутся на славянском материале, показывают именно такое отношение к святым в народном обряде: святые приравниваются по функциям к мифологическим персонажам, нет преклонения перед ними, свойственного миру духовных стихов^{29}.

* * *

В качестве инструментов описания народной веры Г. Федотов использует огненные разделы христианского богословия (христологию, космологию, антропологию, экклесиологию, эсхатологию и др). Он «опускает» их в толщу исследуемых текстов как своеобразные магнитные стержни, и вокруг них, образуя затейливые узоры, выстраиваются понятия и представления народного религиозного мировоззрения. А с этими понятиями Г. Федотов работает как филолог, даже как лингвист: он устанавливает для существенных концептов все их наименования и смысловые, или семантические, поля, обнаруживая регулярные семантические связи слов, прослеживая поведение слова или выражения в тексте, и на этом основании делая заключение уже не лингвистического, а богословского характера. Так, начиная главу «Небесные силы», Г. Федотов пишет: «Необходимо отнестись внимательно ко всем оттенкам богословия народа, чтобы найти ключ к его религиозной душе. И прежде всего мы спрашиваем, как сам народ определяет содержание своей веры, как именует он высшие силы, которым поклоняется»^{30}. Далее Г. Федотов приводит все определения к слову «вера»: христианская, православная, крещеная и антонимичные им: латинская, жидовская, бусурманская и т.д. Переходя от общего понятия веры к народному пониманию основного догмата христианства - Пресвятой Троицы, Г. Федотов рассматривает употребление слова Троица в некотором языковом стереотипе - формуле: Христос, царь небесный, Мать пресвятая Богородица, Троица неразделимая, существующей в нескольких вариантах. Анализ этой формулы дал возможность Г. Федотову утверждать, что «за троичным именем скрывается скорее основная религиозная двоица - мужского и женского божественных начал - Христа и Богородицы»^{31}.

Можно добавить, что в духовных стихах часто встречается другой ассоциативный комплекс - формула, построенная подобным образом: Христос или Михаил Архангел восходит на небеса «со ангелами, со архангелами, херувимами и серафимами, со всей со небесною силой», где словосочетание «небесная сила» занимает место, аналогичное месту Троицы в первом стереотипе, являясь общим названием для ранее перечисленного. При этом, как и в формуле с Троицей, один из ее членов может опускаться.

Г. Федотов рассматривает наборы эпитетов, метафорических обозначений, синонимов и антонимов, названия типичных действий, функций и типичных локусов, используемых при описании Христа, Богородицы, матери - сырой земли. В сущности, в книге дается семантическое описание слов, обозначающих стержневые элементы культуры, т.е. их концептуальный анализ. Такое описание вполне могло бы стать самоцелью. Его логическим завершением является словарь-тезаурус языка духовного стиха, где для каждого заглавного слова указаны все существенные для него семантические связи с другими словами того же языка. Такой словарь в настоящее время разрабатывается. Слово в нем описывается посредством отсылок к другим единицам того же языка. Так, заголовочное слово «Ад», например, описывается через синонимы (адовое место, геенна огненная, пропасть неисповедимая, тьма вечная), антонимы (рай, небо), указание на составные части и содержимое (огненная река, смола кипящая, червь неусыпающий), на субъектов и объектов ада (дьявол, беси, грешники), на локализацию ада (запад, под землею, под морем, за горами) и на действия, которые в аду производятся (сидеть, гореть, мучиться) и т.д.

Для Г. Федотова проводимый им семантический анализ служит лишь средством проникновения в основные механизмы народного мировидения. При этом описание смыслового поля слова сопряжено с анализом его внутренней формы. Так, говоря о типичном локусе Богородицы - церковном престоле, Г. Федотов обращается ко внутренней форме слова «престол»^{32}. Особенно ценно наблюдение, что перевод греческого как «крещу» привело к сближению смыслов слов «крест» и «крещение», почему и вера называется «крещеной», и само крещение связывается в народном представлении с крестной смертью, а стало быть, с искуплением, и становится центральным событием^{33}.

Лингвистический способ анализа у Г. Федотова неслучаен. Написанная им в 1938 г. статья «Славянский или русский язык в богослужении»^{34} обнаруживает тонкое понимание различий между этими языками, незаурядное лингвистическое чутье. Принципы такого лингвистического подхода роднят Г. Федотова с другими представителями русской культурологии первой трети двадцатого века. Вот как, например, Л.П. Карсавин описывает смысловые различия между словами «религиозный» и «верующий»: «Называя человека религиозным, мы подчеркиваем не то, во что он верит, а то, что он верит или то, как он верит и выделяем таким образом субъективную сторону». В прилагательном «„верующий” ... «внимание наше сосредоточивается не на том, что человек верит, а во что он верит», поскольку вера объективна; это, по определению Л.П. Карсавина, «совокупность догм, принимаемых верующими за истину», в то время как религиозность - это еще и «особое душевное состояние». Л.П. Карсавин использует прием диагностических выражений, один из самых распространенных в современной семантике приемов, например: «можно сказать: в чем моя вера, но нельзя - в чем моя религиозность»^{35}.

Эти приемы научной медиевистики, в свою очередь, восходят к герменевтической деятельности отцов церкви: интересно, что толкуя тексты, они давали не только семантическое описание знаменательных слов, но даже и толкование служебных^{36}. Герменевтическая традиция в исследовании Г.П. Федотова в приложении к такому объекту, как духовные стихи, особенно органична. Более, чем через тридцать лет после выхода «Стихов духовных1» X. Ковальска в книге о старообрядческих духовных стихах будет обосновывать герменевтический принцип как наиболее адекватный предмету исследования^{37}.

* * *

Научный труд Г. Федотова читается как художественное произведение и производит сильное эстетическое впечатление. Концептуальное богатство, заключенное в афористическую форму, требует от читателя, несмотря на доступную образность языка, интеллектуального напряжения, которое временами эмоционально разряжается при чтении духовных стихов, иллюстрирующих мысль автора (кстати, духовные стихи, включенные Г. Федотовым в приложение, безусловно, будут большим подарком для читателя).