Проснувшись в День Седьмой Творенья,Они обнюхали с опаской все окрест:И привередливые ноздри их — признали,Что этот тип, кто с ними был, исчез.И травоядные, и хищники, и червиИскали на земле и под землей —Но ни следа его присутствия, лишь дыры,Да берега, покрытые смолой.Руины, груды металлического хлама,Вот, что оставил — этот — за собой,Рожденный, чтобы сделать промежутком,Ненужным для Творенья, День Шестой.Ну что ж, ему не свойственен был запах,Как существу, чье дело — выживать.Но — ни ума, ни такта, ни величья,Как у рожденных в Первые — те — Пять.И, в соответствии с естественным развитием,Его Бесстыдство приказало долго жить.И День Седьмой шел, как тому и должно,Как если б Времени не прерывалась нить.Красиво, счастливо, с бесцельным совершенством…Ружья раздался трескИ расколол Аркадию на части,Шабаш
субботний прекратив.Ужель не знали, для кого их сотворили?Вернулся этот тип,Богоподобнее, чем мыслили они,И кровожаднее, чем память сохранила.
В метре от носа почти что, смотри,Моей Персоны границы, внутриПространство, где воздуха целина —Личная собственность, вся сполна,Прохожий, но разве что в мыслях альков,Тогда я по братски делиться готов,Границ не нарушить нагло врагу:Я безоружен, но плюнуть могу.
Любимая наложница императора К евнуху ходит стучать,Войска от границ отступают, Сдавая за пядью пядь.Вазы расколоты, женщины мрут, Оракулы врут в унисон.Мы пальцы сосем. Представленье — С душком и вгоняет в сон.Но — Перевоплощенья Акт, И — тема Хо! — звучит,Вот, из машины явлен бог, Неказистый на вид.Он роль бормочет, извратив Один иль два стиха,Велит всех пленных отпустить И опустить врага.
Купца, солдата, короляПромерзший клоун грел.Что им, витавшим в облаках,До наших бренных дел.Сюда, в немыслимую глушь,Снов быстролетных шквал,Подняв, занес меня; норд-остКолпак, к тому ж, украл.Мне в ясный день видны внизуПоля и кровли крыш,И голос слышен вдалеке:Мой Тринкуло-малыш!Лежит там мой надежный мир —Коснуться хоть бы раз.Вся жизнь моя, любовь моя —Набор случайных фраз.Деревья сотрясает страх,Согнав слов стаю с нихТуда, где сотрясает смехБогатых и святых.Подобий жуткий хороводЗавел свою игру.И, шутке собственной смеясь,Как те, кто мал, умру.
Таверна Джона, Джо притон — Мы пили чистый джин.Кто с Маргарет ушел наверх, А кто, увы, с Катрин.Разбившись по парам, как с мышкою кот,Играли бездомные ночь напролет.Там Нэлл — подружка моряков И, с глазами коровьими, МэгРаскрыли мне объятья, но Я не ищу ночлег.Мне клетка эта не под стать —Хандрить и старость коротать.Рыдают соловьи в садах, Где матери наши — нагие.Сердца, разбитые нами давно, Сердца разбивают другие.Слезы везде. В море дна не видать.Пусть за борт текут. А мы будем спать.
Мой сын, когда под толп галдежНа трон торжественно взойдешь,Не упускай из виду воды, ибоСкипетры тонущие видят там рыбы,Безразличные к символам сим; нет —Ты представь корону, лежащую в илеСо статусом дивана разбитого илиИскореженной статуи; во дниКогда залпы салютов и стяги — везде,Помни, бездны ни тебе не завидуют, ниКоролевству твоему призрачному, гдеМонарх всего лишь предмет.Не ожидай помощи от тех, кому данаВласть принца вразумлять иль ссылаться наБич, держа официальную речь,На открытии памятника Прогрессу, сиречьДитя ведя — в руке лилий пучок? Бред!В их королевских зверинцах живут,Замалчиваемые тактично, акулы и спрут,И все происходит по сверенным часамПока те заведены, но не боле,Потом остается океанская гладь, тамНет по подписке концертов, да пустое поле,Где нечего есть в обед.Только и скажет в душе твоей мглаТо, что не смеют сказать зеркала,Чего бояться больше — моря, гдеТиран тонет, мантией спутан, водеВдова кажет невинную спину, когдаКричит он, захлебываясь, или края земли,Где император в рубище стоит, вдали,Замечает нечто, ковыляющее к нему, покаНаглецы, глумясь, читают его дневник,Нечто, шлепающее издалекаС нечеловеческой скоростью; у снов, у нихУчись тому, в чем нужда.И все же надейся, пусть страхом чреватИстины Путь, как над бездной канат,Ибо принц в безопасности, пока онВерит
в то самое, чем был смущен,Слева в ухо поют сирены о водах иО ночи, где спит иная держава,Где смертные пребывают в мире, справаИфрит предлагает прекрасный исходТуда, где мысли чисты, как ни быть, еслиТам нет никаких запретов. ВотТак принцы многие и исчезли,И нечестивые короли.Подозревай, коль пройдешь сей искус,Ясное утро, когда ты и в усДаже не дуешь, ты всеми любим,Стелется низко над гаванью дым,Голуби заняли место воронНа куполах, триумфальных арках,И кавалеры за дамами в паркахСледуют чинно и здешний бедламДомом надежным кажется им —Милым созданьям и славным мужам —Помни, в отчаянии рушился РимИстабана, Вавилон.Как места тут мало, и шанс как здесь малПримеры подать, явить идеалМеж зыбкою гладью соленой водыИ скучным песком, где сотрутся следы,Того, чей удел — отвращенье,Того, кто веселым отправился в путьОт — вольному воля, до — уж как нибудь.Но помни, в конце успешного дня,Когда головой ты к подушке приник,Что в шаге одном ото льда и огняТвой праведный город лежит, и для нихВремя его — мгновенье.Если ж престол потеряешь, ступайВслед за отцом твоим в дальний тот край,Где мысль обвиняет и страсть кажет нос,Славь обжигающий ноги утес,За очищение страждущей плоти,Будь благодарен прибоя волне,Гордыню смывающей в море, вполнеМожешь довериться проводнику —Вихрю, когда ты с собой не в ладах,Путь он укажет тебе к родникуИ к острову в море, где тело и духСпособны парить на свободе.И, сидя на палубе, это письмоПишу я тебе, с тоской наблюдая,Как резвых дельфинов плещется стая,Прочти его, мой Фердинанд,Когда покинет земную юдольАлонсо, твой отец, и некогда корольНеаполя, теперь зовущий Смерть, ликуя, В надежде обрести покой в душеИ новую любовь, и, слыша звуки мессы, Он видит статую, готовую ужеПростить мечты несбыточные нам.
Да был увечным он изваян! Разве неПредстал уже таким он древней рати,И с мордой скорбной обезьяны? Как некстатиСей Призрак в завоеванной стране.Звезды измученной, непокоренной, лев,Не знающий любви, ничто его не учитИ, Время презирая, зад могучийАмерике визгливой кажет он во мглеИ очевидцам. Обвиняет мордаИ не прощает ничего, особенно когдаУспешны те, кто подбоченясь гордо,Ответы получить к нему пришли сюда:Нет, на — "Любовь ко мне, надеюсь — всенародна?"Раб забавляет льва. "Страдать всегда мне?" Да.
Плоть, уникальность, красоту и пылкие признаньяСопровождает поцелуй в Миранды ипостась,И одиночество мое, пока меж нами связь,О, милая, иная навсегда, храни мое деянье,Мгновенья удобряя; ведь я призван Смешaть с твоим внезапный мой восторг, Два трепета в один, как бы один зарок,Предвосхищая все — здесь, там, и ныне, присно.Что не касание твое, твой образ, твой секретОтвергну, улыбаясь; разве дрожи,Моей мольбы не хватит нам, о, нет,Иная нежность молится здесь тоже,Но тот, кто одинок, с ней совладать не сможет,В Уместном Времени и Верном Месте. Свет!
Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом,Как знает добрый Государь отверженных своих,У моря синего всегда высок зеленый холм.Подпрыгнул Черный Человек в чащобе, за кустом,Стал на ноги, махнул рукой и сгинул в тот же миг.Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.Вот Ведьма плавится, крича, под солнечным лучем,Яд иссушает тело, как полдневный жар — родник.У моря синего всегда высок зеленый холм.На перекрестке осенил меня Старик перстом,И слезы счастья бороздят его иссохший лик.Мой милый мне принадлежит, как в зеркале пустом.Меня, целуя, он будил и не жалел о том,В лучах сияли паруса, глаза и сердолик.У моря синего всегда высок зеленый холм.
Европы католической сорнякРасцвел здесь, корни в грунт вплетая,И пестрыми домишками тесня,Отроги желтые беспечного Китая.Святые — в стиле рококо — и, выше, лик ГосподеньСулит солидный куш за гробом игрокам.С борделем в двух шагах, свидетельствует храм,Что вера снисходительна к природе.Не нужен страх тебе, терпимости столица,Перед грехом неискупимым, словно ад,Крушащий души и могучие державы.Когда пробьют часы, невинные забавыНеведенье младенца защитят,И ничего плохого не случится.