Стихи и эссе

Оден Уистан Хью

12

Эпоха подошла к концу. И, заурядно, смерть, Последний избавитель, ждет в своей постели. И тень тельца громадного им больше не суметь Увидеть, сколько бы глаза не проглядели. Им спать без снов: и то ведь, их дракон Кастрирован и жаждет смерти в топях, И след его простынет вскоре. В копях Последний кобольд под камнями погребен, К печали, впрочем, кратковременной, певцов. Да вот беда — из замка чародея, Чтоб землю окружить невидимым кольцом, Поперла челядь, на глазах наглея, И

убивая сыновей, кто шел сразиться с нею, Позоря дочерей, сводя с ума отцов.

13

Конечно, воспеть жизнь, воспеть многократно За то, что цветет она, хаос поправ, За звериную грацию, за терпение трав, За то, что хоть кто-то был счастлив когда-то. Но, вот, чей-то плач. Ах, причина известна — Растление душ и паденье столиц, Ибо зло неизбывно, ибо даже сам принц, Ко лжи прибегая, царит в Поднебесной. Историю тошнит от наших бодрых од Никчемной расе обещаний и провидцев, Зачатой от звезды, но Рай нам только снится. И быстрый Запад — лжет, и в никуда идет, Похожий на цветы, медлительный народ, Чудной строитель Восемнадцати Провинций.

14

Ох, худо будет нам, когда там, в небесах, В сполошных заревах — что твой висок горячий, Прожектора лучи внезапно обозначат Созданье щуплое, внушающее страх. Ему не ведомо, что лопнет, как нарыв, И что врасплох нас на земле застанет Как будто пробудившаяся память, И как сознанье, вдруг вмещающее взрыв. Евреи, Женщины и Богачи — от Расы не убудет! Вот что скрывает каждый дружелюбный взгляд — Их собственный, от всех сокрытый, ад. Когда мы лжем — не горы наши судьи. Мы обитаем на земле, она и вторит в лад И Разуму и Злу, пока они царят.

15

Они свободны от всего, там, на своих моторах, Отличные от нас, как богачи, Возвышенны, как мудрецы в ночи, И города для них лишь цели, для которых Нужны их знанья. И парение идей, Им ненавистных, в нашем ясном небе, С их аппаратами внедренья в жизнь людей, Им не понять вовек. Они избрали жребий. Их остров собственный исторгнул. Ну, а тут, Урок им преподаст земля или вода — По воле случая — куда уж упадут. Уже не будет столь свободен их полет — Но, как стесненный в чреве плод, Беспомощный, как нищие всегда.

16

Война проста, как монумент, как дзот, Здесь человеку отвечает зуммер, Флажок на карте — значит послан взвод, Несет малыш кувшин. Но этот план безумен — Чтоб всякий на земле был страхом поражен, Кто в девять воду пьет, и в полдень пить захочет, Кто мечется в тоске вдали от чад и жен, В отличье от идей и смертен, и порочен. Но, несмотря на смерть, идеи непреложны, И тысяч рты — как бы одни уста — Разорваны в атаке чьей-то ложью, Флажки на карте приведут в места, Где Зло потешилось на славу — Нанкин, Дахау.

17

Они живут и мучаются. Вот И все, что они делают,

бинтами Скрывая мир, который признает Лишь холод скальпеля — они лежат рядами, Как будто бы эпохи — врозь; законы И истины — как боль перетерпеть сейчас — Им шепчут на ухо и заглушают стоны, Они — растенья, отчужденные от нас. Кто может превратиться в ногу, если Она не сломана, кто помнит старый шрам, Давно заживший, головную боль? Мы верим в мир, где лечат все болезни, Где одиночество — удел поэтов; нам Лишь ярость разделять, да счастье, да любовь.

18

Отставлен от столицы и развенчан, Его покинули и вошь и генерал, Прикрыв глаза, он сутки пролежал Под одеялом стеганым и в вечность Отправился. И ни его надгробье, Ни том историка, где славных имена, До нас не донесут, что туп был, как война, Ни шутки глупые его, ни взгляды исподлобья. Подошвами столетний прах вздымая, Он нас учил, без всяких там затей, Так смысл фразы проясняет запятая, Что псам не зреть позора дочерей, Что, кроме вод и гор, и хижин, здесь, в Китае, Должно быть место также для людей.

19

Под вечер напряженье возросло, Вершины гор подсвечивало алым, И над лужайками и клумбами цветов Плыла беседа профессионалов. Садовники глядели им вослед, Придирчиво оценивая обувь, Читал шофер, и ждал кабриолет Принять седалища высоколобых. Случайной оговорки ожидая, Две армии стояли, изготовив, Орудья, причиняющие боль. И, в страхе, ждали города Китая, Своих сынов пославшие на бой, В надежде, что не надо больше крови.

20

Вот, горизонт их окружает плотно, И страх при них всегда, как кошелек, И вместе с ними убегают со всех ног Ручьи и железнодорожные полотна. Беду накликав, посбивались в кучи Как в школе малыши — ужо, как страшно им! Ибо Пространства смысл непостижим, И Времени язык не может быть изучен. Мы здесь живем. В Сегодня, в этом даре, Еще не принятом. Его пределы — это мы и есть. Простит ли пленник плен, расставшись с кандалами, И смогут ли опять послать Благую Весть Грядущие века, сбежав в такие дали, Что позабудут все, случившееся с нами?

21

Жизнь не закончена, пока земли сыны Еще дерзают и пока им слышен птичий щебет, Поэт замкнет уста, коль песни на ущербе, Они ж — по всей земле идти обречены. И кто-то не приемлет юных пыл и спесь, И миф израненный оплакивая, стонет, Что мир утраченный и не был ими понят, А кто-то ясно видит — для чего мы здесь. Утрата — их жена и тень. Тревоги темный зев Их поглощает, как гостиница. Похоже, Им там и плесневеть годами, слыша зов Для них всегда запретных городов, Где улыбнется, встретив их, прохожий, Но где враждебны им растения и кров.