Дети мои спят у края, у берега,Где йод и смола, и музыка, и прачечная.Ну пусть, пусть будет, как это у БергманаЖизнь то мерцает, то начисто прячется.И это, и это — преддверие праздника,Там ель проступает, а может, мерещится.И папа — он праведник, праведник, праведник.И мама — она грешница, грешница, грешница.Дети мои очнутся, очухаютсяИ в утробу запросятся, и займутся там играми,И жизнь там увидят черную, чудную —Это зимнее небо с ярчайшими искрами.И снова, и снова повеет им праздником,Звезда за звездою между веток навешивается.И папа — он праведник, праведник, праведник.И мама — она не такая уж грешница.
Дни, что прожиты, с трудом назову
золотыми…
Дни, что прожиты, с трудом назову золотыми,Были отданы семье и работе.Вот и не о чем говорить с молодыми,Ну разве изредка — о любви и свободе.Молодой, он — что ж? — неграмотен и неистов.Жизнь полна картин и идет покуда без сбоев:Он свободней всех пушкинских лицеистов,Всех цыган, разбойников и ковбоев.Молодой — он женщину бьет с размаху,Ту же самую, впрочем, что с вечера им добыта,И не кланяется ни страху, ни отчему праху,И не знает, где сердце, пока оно не разбито.А я? Что я могу этим жарким утром,Этих самых дней золотых уже на исходе?Вспоминать об одной любови, печальной и утлой,Тосковать о едва ли реальной свободе…
Добрая большая улыбка…
Добрая большая улыбкаТы одна такая на свете,Смилуйся, государыня рыбкаМы твои безыскусные дети.Мы тебе поверили крепкоТы одна, родная, на свете,Смилуйся, государыня репкаМы твои безысходные дети.Вот она, огромная репа,Или колоссальная рыбаШумно дышит, смотрит свирепо,Все равно спасибо, спасибо.Может, ты — безгласная рыба,Может, ты — безглазая глыба,Мы — твои последние детиИ за все — спасибо, спасибо.
Итоги
Дожила до постыдной сивостиС идиотской мечтой о красивости,И при виде блондинки на длинных ногах:Всею печенью чувствую: ах!Из меня ж не получится лапочка,Не сгорай, моя свечечка-лампочка,Где обнимутся двое, там третий молчи,Тех двоих не учи.Никакого такого опыта,Кроме разве ночного шёпота,Я подкрашусь снаружи, я подстроюсь внутри,И никто мне не даст тридцать три.
Чужие стихи
Долгий поиск, тяжкий труд.Чёрный поезд, белый пруд,Ель, метель, игра мороза,Стих и проза, Божий суд —Вот и всё, зачем жила.Вот и всё, чего ждала!Но увидела, прочла —Это мало, это мало.Хорошо! — сказала я.Детвора, мужья и браки?Стенка, грубая скамья,Плошка со свечой во мраке?Всё, что было, есть и нет?Без чего меня б не стало?Но сказал один поэт —Это мало, это мало.Хорошо! — сказала я.Осень жжёт, зима качает.В отдалении друзьяМне свиданья назначают.Может, это ближний свет?Может, лунная дорога?Но сказал один поэт,Что и этого немного…Кто ты, карлик? Тень беды?Непроснувшаяся строчка?Как награда за труды —Непросохшая сорочка.Ненавязчивый совет?Свет, упавший в мой домишко?Вы поэт, и я поэт.Закрываю вашу книжку.
1980
Дом в Клину
Дом Чайковского в Клину —Старая открытка.Подержи меня в плену,Старая калитка!Помнишь, помнишь, как с утраПробегала бричка?И по имени СестраПротекала речка?Дух кувшинки от болот,Дух пчелы — от мёда.Кто потом тебя поймет,Русская природа?Кто ещё, спустившись в садНа заре дремотной,Повернёт скорей назад,К рукописи нотной?Кто споткнётся без причин,Но найдёт причину,Увидав, как птичий клинСверху
машет Клину?Где подсвечник отразитЛаковая крышка —Там усталость погрозит, —Пальцам передышка.Кто потом заплачет всластьНад листом бумаги,Где ещё имеют властьТочки и зигзаги?Это птичье колдовство —Вскрикнет и сорвётся.Эта клинопись его —Музыкой зовётся.
1981
К Аксенову
Дорогой Василий Палыч!Напишу-к я вам письмо.А отправить не отправлю,Оно отправится само.Добродушно-злым, усатым,Но с нездешнестью ужеПомню Вас в восьмидесятом,В предотъездном кураже.А вообще — какого черта! —Я залог и амулет,Что вблизи АэропортаВаш не вытоптали след.Объясняться все мы слабы,Как себя ни назови,Но послушайте хотя быМои строчки о любви.Дорогой Василий Палыч, —Бормочу я невпопад, —Ой, как я бы к вам припалаЭтак двадцать лет назад…А сейчас, Василий Палыч,Вот написала вам письмо,А отправить не отправлю —Пусть отправится само.
Тиль
Друг мой, душевнобольной,Говорил мне о чаще лесной.Говорил о выси небесной,Говорил о мысли чудеснойИ о радости неземной.Он говорил мне: "Тиль!Мне не нравится весь ваш стиль.На каком огне вы сгорите?То ли вы со мной говорите,То ли вы за тысячу миль".Друг мой, душевнобольной,Говорил мне о славе иной.Говорил мне о ясной дали,Говорил о светлой печали,Обо мне говорил со мной.Друг говорил со мной:"Вы не венчаны, Тиль, с женой.Мы один раз живём на свете, —Ну, зачем, чтобы ваши детиБыли славны славой дурной?"Друг мой, душевнобольной,Обо мне говорил со мной.Говорил об отце и сыне.Говорил о судьбе и силе.О моем родстве с сатаной.Говорил за моей спиной…Но слова его — тишинойДля моих ушей раздавались,Ибо два крыла раздувалисьБелым парусом за спиной…
1980
Когда поёт рожок
Дружок! Когда поёт рожок,Как флейта,На мачте плещется флажок,Как лента —Мы покидаем берегаИ мчимся,Как будто нам не дорогаОтчизна…Ах, мы не матросы!Но эти вопросыНас стиснули,Как ледяные торосы.Совсем обступили,И мы отступили,Родным на бедуПогибаем на льду.С собою пару пустяковСложили,Как будто двадцать пять годковНе жили.Как будто не было бедыИ боли,И не хватало нам водыИ соли.Как будто в полосу вошлиТакую —Мы всем болезням предпочли —Морскую.И вот нам дышится ровнейИ глубже.А голоса родных, друзей —Все глуше.Ах, мы не матросы!Но эти вопросыНас стиснули,Как ледяные торосы.Совсем обступили,И мы отступили,Родным на бедуПогибаем на льду.
1979
К стилю
Друзья или сверстники, наверно, обидятся,который раз говорю не шутя,что лично я выхожу из бизнеса,видимо так в него и не войдя.К чему мне эти былинные билдинги —по мне все это мура, утиль,и лично я выхожу из бизнеса,и видимо в этом даже есть стиль!