Стихи
Шрифт:
Уже не шепчется со мной...
Синеют дали без привета...
Угрюм заглохший круг земли...
И, как печальная примета,
Мелькают с криком журавли...
Плывет их зыбкий треугольник,
Сливаясь с бледной синевой...
Молись, тоскующий невольник,
Свободе доли кочевой!
Пусто, пусто в старом парке...
Каждый угол поредел,
Даже там, где в полдень жаркий
Час
Шире каждая дорожка,
Где теперь хлопочет крот...
Заколочена сторожка
У свалившихся ворот...
Где спускался, зыбля складки,
Вешний груз зеленых риз,
Ныне дремлет в серой кадке
Одинокий кипарис...
Взор печальный отмечает
Прах и тлен со всех сторон...
И осенний вихрь качает
Гнезда черные ворон...
Вот пустынный холм с беседкой...
Грустный кров — теперь сквозной,—
Где с прекрасною соседкой
Коротал я час ночной...
Скорбен вечер в небе хмуром,
Грустен в парке мертвый шум...
И пред каменным Амуром
Я стою, один, угрюм...
Молчанье! Забвенье без срока...
Свой жребий, пустынник, мечи...
Пусть зыблется жизнь одиноко,
Как пламя ночное свечи...
Безмолвие грани последней
Мой дух просветленный зовет...
И глухо на башне соседней
Пустынное время поет...
Ни страха, ни ропота в бое
Вещающих утро часов...
Лишь молится сердце живое
Восходу светающих снов...
Молчание! С гордым упорством,
Пустынник, таи свой простор...
Пусть люди о хлебе их черством
Ведут нескончаемый спор...
Всем жаром души своевольной
Будь предан иному труду,—
Ты слишком упорно и больно
Метался в бесплодном бреду!
М.П. Чеховой
В вечерней мгле, у берега глухого
Один стою...
Тебе ль, душа, замкнуть в земное слово
Тоску свою!
Пусть даже горько узник прослезится,
Слеза — одна...
Морской простор в волне не отразится,
Ни глубина...
Людская жизнь — мгновенья, годы, сроки,
Счет дней и дней,—
В земной тоске раскрыт весь мир широкий,
Вся вечность — в ней!
Я родился в далекой стране,
Чье приволье не знает теней...
Лишь неясную память во мне
Сохранило изгнанье о ней...
Знаю... Замок хрустальный стоял,
Золотыми зубцами горя...
И
И цвела, не скудея, заря...
Помню, помню в тяжелом плену
Несказанно-ласкательный звон,
Что гудел и поил тишину,
И баюкал мой трепетный сон...
И средь шума забот и вражды,
Где я, в рабстве, служу бытию,
Лишь в мерцаньи вечерней звезды
Я утраченный свет узнаю...
Оттого я о дали родной
Так упорно взываю во мгле,—
Оттого я, в тоске неземной,
Бесприютно влачусь на земле...
Плывут, дымятся облака
В осенний серый час...
Ни малой искры, ни цветка,
Насколько видит глаз...
Пришла пора пустынная,
Дневной пожар погac!
У темной грани помнят все,
Что где-то был рассвет,
Что яркий день пылал в росе,
Лелеял рост и цвет,—
Гудел живыми вихрями,
Которых больше нет...
И вот — поет осенний шум,
Что полдень оскудел,
И горек трепет поздних дум
Тому, кто даже смел,
Но больше всех — безумному,
Что счастье проглядел!
И вот — раскрылся дым ночной,
Что гасит все не в срок,
Своей беззвездной пеленой
Все небо заволок,
И горько сердцу ведомо,
Что день уже далек...
Отхлынул день, и тщетно взор
Глядит ему вослед,—
Разорван праздничный убор
И шумных пиршеств нет,—
На всякий вздох в безмолвии
Безмолвие — ответ...
Ночные дали в лунном свете.
Гудур — как мрамор при луне...
Гудур в неволе лунной сети...
Гудур с луной наедине...
Гудур в часы неволи бледной,
Вникая в ночь, не зная сна,
В томленьи грезы заповедной
Блуждает в тереме одна...
Гудур в саду из бледных, нежных,
Из лунных лилий... и средь них
Пред нею, в ризах белоснежных,
Ее тоскующий жених...
Она склонилась, и любовно
Луна улыбкой их зажгла,
Немой и бледной, и бескровной,
Как скорбный снег его чела...
И вздох венчает их истому,
И он, склоняя бледный лик,
К ней, как к причастию святому,
Устами скорбными приник...
Есть трещина в стене тюрьмы моей...
В нее я вижу даль родных полей
И синеву родных небес,
Родной ручей, мой шумный лес...