Стихотворения 1977-2007

Ковалева Ирина Игоревна

«Я даже представить себе не могу…»

Я даже представить себе не могу: Вот праздник изнанки, подкладки, манишки, Горшков, черепков и кастрюльки без крышки,И в белом фарфоровом тонком кругуТур вальса с фигурами. Город – в снегу.Надменны поклоны, свободен полет.В цвет жемчуга платье, но фрак не в порядке,А руки в перчатках, но жжет сквозь перчатки. А город в снегу, и по крышам метет, И каждая дверь в подземелье ведет.Поклон, реверанс, приглашенье к столу… А город в снегу и во мраке бесшумен, Как вспышка манжет на испанском костюме. За каждой

стеной, уходящей во мглу, — Задушенный вскрик и пятно на полу,Звук шага кошачьего, корни камней…Но праздник положено кончить в короне,Чтоб царская кровь обагрила ладониИ жертвенник. Город – в снегу и во сне.И это не может представиться мне.1980

Галантные празднества

– Люблю бриллианты и бархат двора,Зов рога протяжный и звонкий,Но кружится чернь веселей у костраИ тянет винцо из бочонка.– Услышу не мессы напев роковой,Не звяканье шпаг о ступени,А ругань и дудки придушенный вой,Да хриплое пьяное пенье.– Кто с песьим хвостом, кто с паучьим крестом,Кто вовсе на шее гусиной;В три пальца свистит и идет колесомОрава дружков Либитины!– Но что это? Иль не хватило вина?Меня опоили туманом?Да будь я хоть чистой водою пьяна,Не спутаю князя с мужланом!– Да, в этакий праздник все Замки пусты,Какие тут маски толпятся?О радость – напрыгаться до дурнотыИ рожей прикрыться дурацкой!1980

«Так-то полынью и воском пролитым пропахли страницы…»

Так-то полынью и воском пролитым пропахли страницы.Так-то молитвенник весь переложен целебной травою.Светом ли, словом ли светлым поранишься – да не родитсяНи дочерей мужебежных, ни милого сына-героя.Так-то и ливень, шумящий сквозь яблоки красные, виден.Так-то и спелое сердце сорвется на землю со стуком.Да не вонзится в затылок стрела, да из горла не выйдет,Да не оплачем пустых веретен с переломленным луком.Так-то не тесно в пробитой груди лебединой упряжке,Так-то под самой душой шевелится стрекало и жжется.Да не учуют собаки рога, и колени, и ляжки, —Хвоей, цветком, виноградом упавшая кровь да очнется.1981

«А солнце садится за крыши, – и тело…»

А солнце садится за крыши, – и телоПока еще легкое, словно во сне;Отмыла усталость его и отпела,Из кожи пустой истекая вовне.Но проклятый труд нелюбим и бесплоден,Так что же тогда, в торжество облачась,Так празднует дух во внезапной свободе,И тело летит, и не может упасть?..1981

При свече

И сердце утихло, и яду не просит.И что же, что света мой взгляд не выносит —Кому ж, как не мне, и глядеть на свечу!И жребий не брошен, а я промолчу.За доски, за раму, за пыль золотую,За скрипку, за крепкую кость черепнуюОтступите вы, не коснувшись друг друга.И я ускользну из заклятого круга.Как сладко мне воздух глотать в феврале.И вечер на небе, и день на земле.1981

«Ни плоти мраморной, прекрасной и безликой…»

Ни плоти мраморной, прекрасной и безликой,Ни мысли, опытной в премудрости великой,Ни ветхой совести, ни славы первородной,Ни кровной

гордости, ни кротости природной,Ни даже имени. Пусть будет разом счищенГруз мертвых раковин, отяготивших днище,И сферу вызвездит, и картой путеводнойДвойные отблески качнутся в глуби водной,И гимн на языке, перетерпевшем тьму,Прорежет плеск волны о низкую корму.1981

«… А иногда случается, что я…»

… А иногда случается, что яО комнате грущу четырехгранной:Как – воздухом в утробе труб органных —В ней свет гудит, а за стеной стекляннойНебыстрый мелкий падает снежок.Лежит в корзинке разноцветный шелк,И в полотне оставлена иголка:Что ей к стежку прилаживать стежок,Зеленый шелк не спутав с алым шелком?

*

Что видно сквозь отверстие в иголке,Не мне судить; зато к чугунной полкеПрикован том, и надпись есть на нем:«Упорствуя в алхимии бесовской,Сей автор был сожжен святым огнем».В пробирке с пробкой камень философский,Но сквозь стекло к бумаге рвется пламя,И хочет слово лечь между губами.

*

А на востоке поднятая медьУже звучит и рассыпает блики,И можно молча слушать и смотреть,И любит день сопутствовать музыке.Что за судьба припала к фонарю —Теперь она внутри, а я снаружиИ, погадав себе по словарю,Учу наречья: «внове», «въяве», «вчуже».1981

«Знаю: ни края одежды, ни рук, ни ко лбу, ни губами…»

Знаю: ни края одежды, ни рук, ни ко лбу, ни губами, —Слишком мне страшно опущенных глаз узнаванье и сходство.Не отрываясь – не вскрикнуть! – глядит изумленная память.Ногти в ладонь – не вздохнуть! – и с дыханием стон не прорвется.К выходу дальше, к стене, пусть меня заслоняют другие;То наплывает, то взносится пенье, то светлые клики…Тьма застилает лицо, а руки творят литургиюИ возложеньем врачуют слепых, бессловесных, безликих…И от порога взгляну в закопченный осколок сонета:Все же последний из прежних даров – уходить улыбаясь.Сердце свечой двуязыкой дрожит от приятого света,Но приближается мощная поступь: цветов не касаясь.1981

«И пепел сыплется с горячих крыльев птиц…»

И пепел сыплется с горячих крыльев птиц,И падает закат длинноволосой фугой —Бегущий мертв уже: блажен простертый ниц,Закрыв глаза в младенческом испуге.Ладони вытянув и на лицо упав,Засохшим ртом смолоть молитвенные зерна:«О, научи меня долготерпенью трав,Молчанью стебля и упорству корня».И жало легкое, раздумав уколоть,Припомнит: сушь стоит и мед еще не собран…Слабее колокол колотится о плоть,И медленней колеблемые ребра,И ты, о светлый мой, – запретнейшая частьЛукавословию и несмиренью взгляда, —Не прикасаясь, встал у правого плечаПривлечь к труду балованное чадо.1981

«А если в ближней тьме нет никого за нами…»

А если в ближней тьме нет никого за нами,А если нам стоять вторыми по Адаме —Цепи вернувшихся начало и конец,И ветошь легкая – все одеянье плоти,Как будто в зеркалах, поставленных напротив,Ряд блудных сыновей прижал к себе отец.И на подсвечнике густеет воск пролитый,На два ключа закрыт перебелённый свиток,И маски по местам развешивает чтец.1981