Возлюбленный, прости, но есть и мне свобода —Ведь есть клочок земли, где воля мне данаИ времени глоток – кратчайший выдох года,Один виток веретена.Но кто же звал меня, кто говорил негромко:«О девочка моя, не плачь и все пройдет»?Ничто не убыло, и для того ребенка —Смотри – шиповник мой цветет.Звезд молоко течет в небесную корзинку —На Полифемов сыр, и лестница скрипит…И осень серп несет, как нимба половинку,И вяжет тонкие снопы.1981
«Мне кажется, что я их поняла…»
Мне кажется, что я их поняла —Тех женщин в белом кружеве и в белыхЛетящих шалях из тяжелой шерсти,В старинных украшеньях, с волосами,Уложенными гладко, с именамиПевучими – Наташа,
Анна, Марта,С полузакрытой тайною ресниц… Их тайна – дом, расстеленная скатерть,Глаза детей – живых и нерожденных,Внимательная роза очага,И круг висячей лампы, точно нимб,Над ними светит… Теперь, душа, благодари, пойдем,Бездомная, пойдем, еще бездомнейТы сделаешься… Будет, наконец,Ютиться нам за строчкой стихотворной —Ведь не укрыться за одной стенойОт непогоды… Видишь – вечереетИ ветер выдувает из угла.И так уже ты близко подошла,Остановись, прильни лицом к ограде,Проси себе теперь смиренной клади —Глоток воды и воздуха глоток:Так согревает каждый лепестокОгонь произрастанья и дыханья.И легкое вино воспоминанья.1981
«Вот и август понятен по крупным последним цветам…»
О. Л.
Вот и август понятен по крупным последним цветам;Я уже не сумею его называть каждый раз по-другому.Снова птицам тянуться по темному небу, а нам —Месяц благодарения и возвращения к дому.Это длится, голубка, сужденное нам торжество —Провожаний, и сборов, и встреч, неурядиц дорожных обряды —И на птичьи стежки, ощутив за плечами родство,Все смотреть и смотреть с ненасытной, невнятной досадой.Ну, а там поплывет горько пахнущий лиственный дым —Умащается город желаннейшим мне из его благовоний…И, себе удивляясь безмерно, не мы ли летим —Замирая, смеясь, неумело расставив ладони…1981
«Пусть все это так. Но прозрачную руку…»
Пусть все это так. Но прозрачную рукуКладут на лицо, обращенное к звуку,На лоб, на глаза – опустевшее зренье,И внешнее сходство теряет значенье,И связная речь различима с трудом.А то, что свечой отдаленной казалось,А то, что во мраке слоистом качалось,Что смутным пятном на ветру расплывалось,Вдруг стало огромным и темным, как дом.И там, в темноте, суета затевалась,По времени там беготня поднималась,И хлопало что-то, звенело, смеялось,И столько мгновений до света осталось —Войти и на каменной лестнице гладкойЗастывшей рукой в безупречной перчаткеРасправить последние бальные складки…Теперь тебя примут, все будет в порядке.И все же помедли, молчи и припомни,И, может быть, встреча в какой-то из комнатУже суждена, и тебя уже ждутИ лестницей длинной навстречу идут.1981
Монолог Федры
Как-то, возлюбленный, слово-то скажется:Ссыплется – слепится – снижется – свяжется —Сляжется – сладится – слюбится – сженится —Снежится – стешится – слово-то женское —Так-то, возлюбленный, что-то мне бредится:Будто – в лесу я, и будто – медведица,Спуски – крутые, подъемы – высокие,Будто за мною – БестрепетноокаяМчит – не впервой ей в медведицу метиться:Знает Каллиста-медведица месть ее.Федра ль избегнет Охотницы промысла?Гонит – без устали, метит – без промаха,Стройный мой, строгий мой, скрой меня, скрой меня!Если б – на грудь – укрываясь от ястреба —С неба – голубкой – упала бы я к тебе!Но не голубка – сказала ж, – медведица!Грудь – не укроет, надобно – сердце,Чтоб, настигая, настигла – и тем же копьем —Вдвоем.1981
«…Времена…»
…ВременаМеняются, и мне теперь гнилаяНужна, неземледельческая осень, —Хочу дождя и музыки хочу!Так пусть гремят серебряные трубы —Пускай хоть дождь струится по лицу…Пусть тянет ливень свой прозрачный неводПо городу…Я знаю, для чегоЯ прихожу, и слушаю, и слышу,И вижу – в темных, влажных одеяньях —Как я хотела – из дождя и мрака,И на висках, ресницах, на устахЛежит усталость, как дорожный прах, —Ты здесь – я вижу – и стихает страх,Который гнал меня сквозь дождь ночной,Как зверя гонит голод, как больнойВ смертельном беге члены напрягает,Как ястреб бьет, как свора настигает,Прижав к следам горячую ноздрю…Ты здесь, – и я всем зрением смотрю,И кто-то говорит: «БлагодарюЗа каждый миг, за к а ж д ы й, – и за тот,Когда проклятья переполнят рот,Когда
швырнут к казённым сапогам,Когда растопчут – и когда предам,Когда последний брат меня осудитИ отвернется…» Но довольно, будет,Мертвеют руки от таких посулов!Я это все изнанкой повернулаИ прочитаю способом иным,Связав слова, как просит их родство:«Не плачь, дитя, не бойся: ничегоС тобою не случится, как с любым,Кто между «нет» и «нет» находит дверьИ ускользает в вечное т е п е р ь,И видит незатменный свет во мраке».А здесь – дождя серебряные знакиРаздвинуты, и, не подняв лица,Я знаю: мальчик флейту вынимает,К губам подносит, песенку играетИ, улыбаясь, смотрит на отца.Храни его и не оставь меня.1981
Souvenir
О чашке разбитой, о горле больном,О шарфе кусачем и, может, о том,Как пахнет подтаявшим черным снежком, —Налгали тебе. Но теперь не солжем,Что не было нас, как не будет потом.Мы все тебе снились во сне ледяном —Как здесь, на Покровке, Волхонке, СолянкеСкребут по асфальту полозьями санки —Лопатки и варежки держат в рукахСерьезные дети в пуховых платках,И солнце играет в пустых куполах,И галочий крик отдается в ушах.Но если и ты на краю обернешься —Мы все тебе снились. Теперь ты проснешься,И штору отдернешь, и дню улыбнешься —Вчерашние сны поминать ни к чему.Так пусть, угасая, уходят во тьмуИ купол лоскутный, и лес над рекой,И дым, и граната зерно за щекой,И та, что стояла у самой чертыПод мартовским ветром своей правоты.1981
«Я знаю, что я не спрошу ни о чем…»
Я знаю, что я не спрошу ни о чем.И все же моих молчаливых присутствийХотелось бы меньше. За нежным ледкомОбломков, обмолвок, уловок, предчувствий, —Теперь я уже узнаю, как болятВсе ребра, и недра, и жабры творенья.Я – только внимательный, пристальный взгляд,Я – только одно бесконечное зренье,Что входит, как жало кривого ножа,Как режущий скальпель, как перст дерзновенныйВ отверстую рану, – покровы разжав, —И суть откликается болью мгновенной,Но дождь стекленеет, и ночь холодна,И свет как сквозь ветви ночные пробрызнут,И воздух надорван, и пропасть черна,И что-то больней отторгаемой жизни, —Так больно, – обугленный взгляд, задымясь,Метнулся назад, как смотревший сквозь щёлку, —Стыдясь, извиняясь, прикрыть торопясьУлыбкой, уловкой, ледком и обмолвкой.1981
«И вот раздвигают картонные створки…»
И вот раздвигают картонные створки,И слышен шумок предстоящей настройки,И скоро закружит смычков кутерьма,И залом зеркальным,Лепным и овальным,И шорохом бальным приходит зима.Пластроны и фраки,Галантные вракиИ гости-гуляки в каминной трубе…Дня на три теперь, повинуясь уставу,Отпустят и нас по сатурнову праву,Взяв слово чужой не мешать ворожбе.И шумно, темно, тесновато и дымно,И кто-то забытый глядит неотрывно,Но нас настигает сквозь воздух бедыСей взгляд – как сквозняк, задувающий свечи, —Из тех, что ведут Иоаннов в ПредтечиИ к старым халдеям летят со звезды.1981
«Прости меня, мне трудно говорить…»
Прости меня, мне трудно говорить.И голос стынет в воздухе, и губыНе разлепить, не вымолвить: «Зима…»«Беда, беда!» – прокаркали над намиС железных крыш, из слуховых окошек:Не город здесь – обледенелый лес,И длинные сосновые стволыПромерзли и мертвы до сердцевины.И черная поблескивает хвоя,И скудный снег у комля отвердел.Беда, беда – рукой не заслониться,К ногам не пасть… Вот – царский поезд едет,И темный взгляд из первого возкаНа всех, не любопытствуя, опущен…Туда, туда – за красным сапожком,За снегом нескрипучим, за ступенькой,За нищими, за ближними, за клиром, —Скорей, скорей, – венчанье проглядишь!И жаром обдает нетерпеливым,А в грудь толкнут – и голосить не смей…Вот, вот – выходят! – Память, оглянись! —Там, наверху, уже бледнеет небоИ молоко – парное, как зима —Течет в подойник… Ты туда вернешьсяИ в глубине рассказа моегоМеня оставишь. Я же предпочтуТеперь не прерывать повествованья;Но ты сквозь шелуху претерпеваньяОтсюда мне яснее, чем была.И день родится, и земля светла.1981